Сергей Коняшин - Последний рубеж

Начало войны застало Куникова в вагоне поезда Москва – Ленинград. Едва сойдя на перрон, он направился не на совещание по экономии стратегического сырья, из-за которого прибыл в северную столицу, а в ближайший военкомат и уже через несколько недель активно занимался формированием 14-го отряда водного заграждения. 186 человек под его командованием упорно трудились над строительством и укомплектованием небольшой речной флотилии в подмосковных Химках. В начале августа 1941 года на воде качались два десятка готовых маленьких осводовских полуглиссеров НКЛ и несколько более мощных ЗИСов – все с деревянными корпусами и безо всякого вооружения, которое негде было достать.

Вместе со своим заместителем Вениамином Богословским, тем самым, который принял вместо него бой с фашистами на Балке Адамовича у новороссийских цементных заводов, Куников направился к известному конструктору Б.Г. Шпитальному и по его протекции добыл двадцать авиационных пулемётов ШКАС и пятнадцать ротных миномётов, совершенно не подходивших для малых речных судов. Однако пришлось довольствоваться и этим, поскольку ничего другого в распоряжении Народного комиссариата обороны СССР в тот момент уже не было.

Цезарь лично выполнил чертежи и при помощи подчинённых провёл необходимые работы по повышению остойчивости катеров и установке на них добытого оружия. Направленный осенью 1941 года на Азовское море отряд стал ночным кошмаром гитлеровцев. Манёвренность и компактность плоскодонок удивительно сочетались с их огромной огневой мощью: ночью суда рассредоточивались в высоких камышах, а днём, практически незаметные в своей засаде, обрушивали шквал огня на колонны наступавших немцев.

Зимой, с началом ледостава, лёгкие катера с деревянными корпусами больше не могли действовать вдоль побережья. По приказу контр-адмирала С.Г. Горшкова, командующего Азовской флотилией, Куников возглавил отряд морской пехоты, которому было поручено нарушить коммуникации противника, рвавшегося к Ростову-на-Дону.

Январь 1942 года выдался на редкость суровым. Толстый лёд в устье Дона значительно расширил площадь охраняемого рубежа, а вместе с ним – возможности для немецких диверсантов, поскольку отряд Цезаря был физически не в состоянии перекрыть столь протяжённую береговую полосу.

На выручку пришла другая остроумная выдумка Куникова, который поставил своих людей на коньки, выточенные в полевых условиях. Моряки на огромной скорости – стремительно и бесшумно – прочёсывали всё замёрзшее устье, не оставляя медленно крадущимся сквозь непроглядную метель фашистским разведчикам ни единого шанса. Невообразимая мобильность куниковских «охотников», как прозвали их фрицы, сделала береговую линию в районе Ростова-на-Дону полностью непроницаемой для врага.

Но, подчиняясь логике общего отступления советских войск, к лету 1942 года и этот рубеж пришлось оставить. «От Азова до Тамани, – писал Цезарь 28 июня 1942 года своей жене Наталье в одном из немногих писем, которые удалось отправить с фронта, – с боями, 5 раз выходя из окружения, мы шли на наших маленьких катерах, с трудом пробиваясь сквозь шести-, семи-, девятибалльный шторм. Часть утонула. Большинство выдержало. Здесь, едва сойдя с корабля и не успев обсохнуть от морской воды, я был назначен командиром 305-го батальона морской пехоты».

Батальон, сформированный за неполные сутки, сразу же принял бой с 73-й немецкой дивизией. Почти десятикратное численное превосходство не принесло врагу ожидаемого успеха – фашисты продвигались черепашьими шагами по трупам собственных солдат. Растянувшись по фронту на семнадцать километров, 305-й батальон сдерживал атаки шести немецких батальонов, поддержанных артиллерией, танками и авиацией. И куда бы ни совался противник, его везде встречала ожесточённая пушечная стрельба, хотя формально ни танков, ни артприкрытия у Куникова не было. Стреляли 45-миллиметровые пушки, установленные на деревянные автоплатформы из-под брошенных прожекторных установок. Рабочие Краснодарского завода имени Г.М. Седина по чертежам Цезаря покрыли их бревенчатый настил специально изогнутыми стальными листами, образовывавшими упругую амортизационную подушку, не позволявшую дереву расколоться при отдаче.

«Эрзац-танки», как прозвали очередное куниковское изобретение защитники Таманского полуострова, скорее всего, позволили бы 305-му батальону ещё долго сковывать значительно превосходившие их силы фашистской пехоты, но вновь, следуя беспощадному движению линии фронта, непреклонно откатывающейся на восток, пришлось отступить к Геленджику, взорвав уцелевшие машины, которые было невозможно протащить по камышовым зарослям Кизилташского лимана и узким перевалам крутого Маркотхского хребта…

Холостяков пристально смотрел на Цезаря, тщетно силясь понять, что у того на уме на этот раз.

– Звучит, как сказка о ковре-самолёте… – наконец произнёс он. – Кто же, по-твоему, сделает нам такие чудо-торпеды, которые будут выскакивать из воды, взрывая береговые доты?

– Новицкий! – быстро ответил Куников. – Ты сам мне рассказал, что он загремел в лапы к Бурову именно за то, что собрал пару десятков таких торпед. Прикажи выдать мне чертёжные принадлежности и дай время до завтрашнего утра. Переделать инерционный ударник и загнать торпеду на пляж – на самом деле не такая уж сложная задача. Я подготовлю чертежи и всю техническую документацию, которую ты завтра сможешь захватить с собой в Ставку и доложить, что Новицкий действовал по указанию штаба Новороссийской военно-морской базы, разрабатывавшей опытные образцы таких торпед в преддверии готовящейся операции в режиме строжайшей секретности. Этим, мол, и объясняется то, что никто ничего не знал. Уверен, там легко найдут управу на Бурова и заставят его отпустить Андрея. Что касается Мэри, то, как я думаю, подлинность и достоверность карты уже ни у кого не вызывает сомнений. Поэтому, как только решится с Новицким, вопросы и к Энделю отпадут сами собой. Как ты понимаешь, Георгий Никитич, начать формирование нашего с тобой отряда особого назначения я бы хотел именно с уцелевших бойцов своего батальона. Помоги, пожалуйста, мне и ребятам, и мы тебя не подведём.

Налетевший порыв ветра плеснул в окна звенящими россыпями мелкого града. Твёрдые зёрна звонко и часто задолбили в дребезжащее стекло, словно брошенные свысока пригоршни мелкого гравия. Суровая черноморская зима превосходящими силами давала первый серьёзный бой обессилевшей осенней природе, заковывая её в колючие торосистые льды. Но Холостяков уже видел мир совершенно в других красках. Радость от встречи с давним другом и укрепившаяся благодаря ему вера в решении многих проблем, ещё несколько часов назад казавшихся непреодолимыми, приятно грели сердце.