Сергей Коняшин - Последний рубеж

– Извините, товарищ сержант… – виновато произнёс Ярослав, пряча фотографию в карман брюк. – Вам, наверное, всё это неинтересно.

Визг ударивших в небо высокими кострами снарядов заставил обоих инстинктивно низко пригнуться. Над окопом взметнулись широкие столбы дымящейся земли. Близкие взрывы сотрясли всё вокруг. Малиновые всполохи засверкали пламенем. Запоздало пролетел и воткнулся в бруствер обессиленный осколок.

– К бою! – проорал Новицкий, первым схватив противотанковое ружьё.

Нарастающий металлический гул танков начал давить на уши. Струйки песка зашуршали, скатываясь в окоп. На окраине Новороссийска, уже видимой с расширившихся рубежей Малой земли невооружённым глазом, с грохотом разламывая тяжёлыми гусеницами остатки руин городских зданий, разворачивались и на ходу перестраивались в ровные чёрные колонны манёвренные немецкие танки. Доносящийся издалека металлический лязг быстро перерастал в тяжёлый оглушающий рёв. Две пригнувшиеся фигуры на брустверах ярко осветились спаренными взрывами.

Коротко переждав, пока красный рой раскалённых осколков, оглушительно свистя и взвизгивая, пронесётся над головами, Новицкий и Прозоров принялись отчаянно палить из всех имевшихся стволов по неудержимо накатывающей на них бронированной волне. Комки земли горячо хлестали по оскалившимся лицам. Часто рвались мины. Непроглядная, багровая от пламени взрывов метель пылала и звенела, застилая чистое весеннее небо. Огненные трассирующие точки, надсадно фырча и рассекая ветки поваленных деревьев, с чавканьем влипали в вязкую глину. Из стволов противотанковых ружей отчаянно сверкали колючие языки огня. Зловонные шлейфы шафранового дыма ползли над землёй.

Андрей, упав животом на бруствер, едва успевал всаживать патрон за патроном в надвигающиеся танки, однако силы были слишком не равны. Несколько бронемашин уже горели прямо перед их огневой позицией. Валящий из них жирный чад прижимало ветром к земле, но множество прибывающих танков огибали дымящиеся и продолжали стремительно рваться вперёд.

Сквозь разрывающий воздух перестук снарядов неожиданно близко пахнуло удушающим жаром горячей брони. С рёвом и грохотом в прицеле возник танк с большим чёрным крестом в обводке белого цвета. Обдав оглушающим визгом, шарахнул над головами вихрь пулемётных очередей. Мощная струя пара окатила обоих бензиновой гарью. Новицкий выпустил последние бронебойные патроны в вырвавшийся из багрового взлетающего дыма танк, но они не остановили его – бронированная машина, тягуче буксуя на развороченной снарядами земле, продолжала медленно наползать на окоп.

– Надо уходить, Ярослав! – с трудом перекрикивая надвигающийся грохот, проорал Андрей. – Больше не удержим!

– Сложно будет уйти! – так же крича и на ходу отстреливаясь из ППШ, подбежал к нему Прозоров. – Они нас уже плотно на мушке держат!

– Времени нет! – громко сказал Новицкий, выхватывая из разбитого ящика две противотанковые гранаты. – Я их подорву, а ты быстро уходи в дальние окопы! У тебя полминуты!

Ярослав, словно оглушённый неправдоподобно близким рёвом мотора, ошеломлённо застыл, не сводя с Андрея растерянного вопросительного взгляда.

– Так не пойдёт, сержант! Я тебя не брошу! – выкрикнул Прозоров.

– Это приказ! – заорал Новицкий.

– Ну уж нет! Если уходить, то вместе! Умирать тоже вместе! – белея то ли от досады, то ли от злости, прокричал Ярослав и тоже нагнулся за гранатами.

Андрей перехватил его руки почти у самой земли и, посмотрев ему прямо в глаза, отчётливо произнёс:

– Не надо вместе. Ты живи, прошу тебя! Тебе есть ради кого жить!

С этими словами он выскочил с гранатами из окопа и бросился под уже почти наехавший на них танк…

Июль 1965 года выдался на Соловецких островах на редкость холодным. Неяркое, словно меркнущее на глазах, низкое северное солнце роняло на камни и в море слабые, почти не греющие лучи.

Выпускник Ленинградского Нахимовского военно-морского училища Андрей Прозоров, высаженный рыбаками на Муксаломской дамбе, коротко попрощался с доставившими его из Кеми попутчиками-земляками. Предвосхищая долгожданную встречу с семьёй, он нетерпеливой походкой зашагал по неширокой дороге. Проложенная несколько веков назад через весь Большой Соловецкий остров местными монахами, она до сих пор округло прорезала своими плавными петлями густые заросли леса.

Слыша лишь собственное учащённое дыхание, Андрей пробирался сквозь чащу приземистых кустарников и многолетних разлапистых елей, под широкими ветвями которых всё ещё белели неровные островки нерастаявшего снега. Его ноги то тонули в пружинистых подушках крепкого мха, то скользили по мокрым после утреннего дождя камням, не нарушая хрустальной вековой тишины. По сторонам дороги неподвижными блестящими зеркалами лежали тихие молчаливые озёра, окаймлённые тёмно-зелёными валунами. Посреди безмолвия сурового леса в их равнодушной ко всему живому холодной глади полноцветно и до мельчайших штрихов отражались стоявшие на берегах высокие сосны.

Наконец вдали, за маленьким, налитым тёмно-сизой водой Святым озером, на фоне хмурого северного неба чётко вырисовались обомшелые стены и грузные заострённые башни Соловецкого кремля, будто придавившего землю исполинским утюгом.

Андрей обогнул массивный корпус древнего монастыря, сложенного из огромных, густо поросших мхом валунов, и вошёл в центральные ворота. На просторном дворе сидели жирные чайки, коротко перекликающиеся друг с другом обрывистым хохочущим криком. У некоторых на спине рябыми пушистыми комочками на тонких лапках стояли недавно вылупившиеся птенцы.

По широким ступеням здания бывшего Спасо-Преображенского собора с несокрушимо тяжёлыми, словно вросшими в землю, белыми – без узоров – стенами, торопливо сбегал инженер-реставратор Ярослав Иванович Прозоров, минуту назад заметивший Андрея из окна кабинета.

– Ну, наконец-то! – не скрывая радости, проговорил он, быстро идя по двору и огибая неповоротливых, путающихся под ногами птиц.

Отец и сын крепко обнялись.

– Мать с Полиной и Сашкой уже заждались, наверное… – добавил Ярослав Иванович.

Они вышли из кремля, неровно раскинувшего свои массивные стены между тяжелыми приземистыми башнями на берегу бухты Благополучия, и направились к узкой пристани, у которой неподвижно стоял в стеклянной воде небольшой моторный карбас.

Береговые чайки долго кружились над ним, провожая до выхода из бухты и отчаянно требуя хлеба. Постепенно они отставали от деревянной лодки, стремительно летящей по ровной, без намёка на волны глади, и усаживались на серую воду, легко втыкаясь выпуклыми грудками в её нарушенную судном поверхность. Оставленный позади берег синел вдали тонкими, едва заметными тенями над пустым и свободным Белым морем.