Тамара Ла - В плену времени – 2. Повести

Через два часа он проснулся, сел и тут же из кувшина налил в широкую киликийскую чашу красное легкое вино и начал втягивать его в себя, с наслаждением прикрыв глаза.

Близкое со всех сторон шумело море, и шум его – вечный гимн Красоте. Море – само воплощение Красоты.

Гелиодор вошел в каюту. У него по-прежнему был страдающий и какой-то потерянный вид.

– Теперь нас всех ждут несчастья, – с отчаянием сказал он.

Пират поставил опустевшую чашу на поднос из лимонного дерева, лежавший на ковре, рядом с кувшином вина. Потянулся и зевнул.

– Ах, Гелиодор! Только не плети мне басен! Перестань! Я давно знаю, что между поступками человека и его судьбой нет никакой связи. У тебя больной вид, но с собой у тебя никаких лекарств нет. Как же ты, знаменитый врач, собираешься лечить самого себя? Уж наверняка, себя ты не сможешь вылечить! – и кариец весело расхохотался.

– Я болен не от раны, а от смерти Лабира.

У Гелиодора – отчаявшееся и расстроенное лицо. Он отказался от еды, глотнул только воды из кувшина и в полутьме каюты уселся в угол, спасаясь от раздражающего света дня. Снова накрыл лицо плащом. Перед ним, как в бреду, стояло лицо Лабира, звучали его слова, которые он говорил и которые мог еще сказать. Мысленно он продолжал все время говорить с Лабиром, мучаясь своей презренной ролью палача перед ним.

К вечеру он вышел на палубу, помочился за борт.

Он увидел, что моряки отодвинули накрытое тело Лабира в тень борта. С сжимающимся сердцем и судорожно стиснутым горлом Гелиодор удержал себя от желания подойти и взглянуть на Лабира, чтобы с болью удостовериться, что его уже нет среди живых. Теперь с этим уже ничего не поделаешь.

Сидевший в кресле возле главной мачты Ицар взглянул на Гелиодора голубыми, по-мужски твердыми глазами – они – точно бериллы, что блестят на широком ожерелье на его груди.

– Ты же сам хотел разделаться с ним, так зачем теперь жалеешь?

– Что ж, может быть ты прав… Лучше убить одного человека, чем тысячу.

– Лучше не убивать ни одного, – капитан в веселой улыбке показал белые зубы посреди своей чернокудрой бороды.

С сокрушительной насмешкой Гелиодор бросил в его сторону взгляд и слова:

– Да? И тебе в твоей жизни это удалось?

Ицар осекся и, помолчав, связывая очередной узел на канате, который держал в руках, сказал:

– Я знаю: Космос (Вселенная) плохо устроен, и я – часть его.

В это время моряки столпились возле левого борта и закричали, показывая в сторону неподалеку плывущего корабля.

– Ицар! Смотри – корабль Сидонца! Его полосатый парус!

Кариец вгляделся и отрицательно покачал головой.

– Нет, у Сидонца другой изгиб носа и кормы, они у него – как у этрусского корабля.

Гелиодор заметил, что движение волн изменилось. Волны уже ощутимо покачивали «Славу Кара», и он взялся рукой за борт, глядя на темнеющее, взволнованное море.

Вскоре ветер нагнал на небо темные стада туч и под его крепчающим напором волны помчались еще быстрей. Море блестяще потемнело и покрылось рябью крупной зыби.

Ицар посмотрел на несущиеся все ниже тучи, послушал ветер и, помрачнев, сказал:

– Будет буря. Проклятье богам! Будет буря!

– Ты боишься гнева богов? – машинально спросил Гелиодор, по-прежнему болезненно переживая исчезновение души из тела Лабира.

– Я просто так к слову сказал, – сказал пират и резко развернулся к своим людям, распоряжаясь.

Моряки сняли и свернули паруса, оставив один кормовой. Карийская «Слава» продолжала плыть на юг.

– Судя по всему буря будет короткой, – сказал капитан в утешение всем.

Но моряки переглянулись между собой, словно несогласные с ним, и один из них – Зелот Хиосец, – не выдержав, крикнул капитану:

– Это всё из-за того, что Тлеполем убил пленника, угодного богам, – убил по твоему приказу, Ицар!

Ицар угрожающе потемневшими глазами взглянул на Зелота, на моряков, но промолчал.

Тогда Гелиодор велел привязать тело Лабира к передней скамейке для гребли.

Волны вздымались все выше. Вспененные, они яростно метались по поверхности моря; с играющей яростью, словно скорлупку, подбрасывали «Славу Кара» то вверх, то вниз, будто на качелях. Гемиола боролась с напором волн на своей левый борт, кренилась и скользила по волнам то вверх, то вниз – скрипели маяты, и весь корпус сотрясался, зажатый сильными объятиями стремительно несущихся, водяных и воздушных масс, – стихии, бурно задыхаясь, боролись друг с другом в обнимку.

Но по-настоящему – во всю свою мощь – буря все же не разразилась. Поиграв своей могучей силой, волны и ветер чуть поуспокоились.

К этому времени «Слава Кара» по настоянию Египтянина продолжала вдоль берега направляться дальше на юг.

Наступил вечер. На небе во всю его протяженность вырисовывались и клубились тучи – темные до черноты и кажущиеся плоскими. На всем западном горизонте их синеватые края горели светло-оранжевым и светло-желтым светом.

Ощущение грандиозного неспокойства мира. Если мир столь грандиозен и прекрасен, то он должен быть бессмертным! Или этот слабый отблеск вечности кажется нам красотой, а в более совершенном мире он бы звучал уродством?

Быстро темнело, вдоль бортов неустанно вздымались и опускались водяные валы, сгущалась тьма снизу и вверху, только далекое солнце у самого горизонта еще светило и от него по морю протянулась светящаяся полоса – в этой полосе вечно-беспокойные, вечно-шевелящиеся волны были пронизаны бесчисленным множеством вспыхивающих и гаснущих огоньков света.

В это время подплыли к нужному Гелиодору месту. Здесь до берега было не более двух схенов 1 1 Схен – около пяти километров. , но солнце уже заходило, надвигалась близкая ночь, и из-за опасности прибрежных скал Ицар велел спустить якорь и ждать утренней зари. Но Гелиодор настаивал, что нужно и можно пристать к берегу. Он сказал, что и в потемках может провести корабль к берегу. На другом корабле он был здесь уже два раза и даже ночью подплывал к берегу.

– Нужно плыть справа возле той скалы, – объяснил Египтянин, – видишь ее? Проход справа мимо этой скалы проведет гемиолу прямо к Южному мысу и там нужно пристать к берегу.

– Значит, тебя там кто-нибудь ждет? – осведомился Ицар.

– Я же сказал тебе, что меня ждут.

Тогда Ицар обменялся несколькими словами с Тлеполемом и с кормчим, полгода назад выбранным всей командой заместо прежнего Сирийца, перешедшего на «Единорог» – корабль тарентийского пирата, и тогда сказал Египтянину:

– Мои моряки отказываются, – Ицар сплюнул на доски палубы в знак осуждения своим помощникам, и продолжил: – сам я не против попробовать плыть дальше, но они требуют ждать утра. Сейчас я должен считаться с ними… Да и вообще… Корабль мы захватили, Лабира твоего убили, ты уже не вправе что-либо еще лишнего требовать с меня.