Тамара Ла - В плену времени – 2. Повести

Гелиодор в упор посмотрел на него.

– Ты навредил мне.

– Всё может быть. Но к берегу я сейчас не поведу гемиолу. В темноте «Славу» моего прародителя Кара расколотит о скалы.

Гелиодор мягко напомнил, не повышая голоса:

– Ты обязан слушаться меня.

– Чересчур это дорого может обойтись мне сейчас! От такой расплаты можно получить новую рану. Или потерять «Славу Кара»! Что мне от этого за радость будет? Что хочешь делай, Гелиодор, но я отказываюсь так дорого платить! Чего ради тебе на ночь глядя так хочется на берег? Утром и причалим!

– Убийством Лабира ты сильно навредил мне.

– Что ж, назначь мне за него денежную выплату! Я заплачу тебе, и разойдемся с миром!

Лица египетского врача ему было не видно – слабеющий свет неба едва касался их. Гелиодор стоял спиной к зажженному на мачте факелу.

– Ну что ты молчишь? Назначь цену по человеческому счету, а не по божественному. Назначь цену за Лабира и…

Ицар не договорил, его вдруг охватил страх – от темной фигуры Египтянина, закутанного в черный плащ, по палубе внезапно протянулись несколько отчетливых теней, словно рядом с ним стояло еще несколько человек! И удлиняясь, эти тени надвигались черными клиньями на Ицара.

От необъяснимого страха у него захватило дыхание, он попятился, а потом словно оцепенел. Раздался тихо-повелительный голос Гелиодора:

– Мы поднимем паруса и поплывем к Южному мысу.

Ицар сделал усилие и преодолел страх и оцепенение. Всё на корабле стало вновь привычным ему. А тени на палубе – просто шевелящиеся тени от света факела.

– Ладно, я сделаю, как ты хочешь.

Ицар повернулся и скомандовал оторопевшим от всей этой сцены морякам.

– Мы плывем к берегу! Ставьте малый парус и разворачивайте нашу «Славу».

– Там скалы! – крикнули моряки, указывая в сторону темного берега.

Но Ицар в свою очередь указал на Египтянина.

– Нам приходится слушаться Египтянина – он одержим, и нас всех влечет к гибели!

Пираты ответили гневным ворчанием, глядя на Гелиодора, но они не осмелились с ним спорить, примолкли и, подняв якорь, а потом, взявшись за паруса и кормовые весла, начали разворачивать корабль носом к едва видному в потемках берегу.

Малиновый круг солнца скрылся за черной чертой сицилийского берега. И в наступившем мраке окруженная шумом и плеском темных волн «Слава Кара» развернулась и на двух небольших, полуспущенных парусах направилась к берегу.

Гелиодор пошел в каюту собрать свои вещи.

От усталости и потрясения Ицар стал молчалив, решил с иронией относиться ко всему, что он не может понять, наверно, потому, что это НЕВОЗМОЖНО понять.

Вошел в каюту к Гелиодору, сидевшему в слабом свете маленького светильника, и сел напротив него, привалившись к плетеной стенке каюты. С иронией и с недоверием глядя на Египтянина, сказал хрипловатым голосом:

– Ты видимо в самом деле посвящен в тайны, влияешь на нас гипнозом.

– Помнишь, ты спрашивал, что самое худшее?

– Помню.

Чтобы повернуть лицо Ицара к светильнику и взглянуть ему в глаза, Гелиодор взялся за его бородатый подбородок, а потом вытер тонкие пальцы углом плаща. Он знал, что кариец это заметит. Недовольство Ицаром толкнуло его на этот презрительный жест.

– И ты до сих пор не знаешь, что самое худшее? – спросил Египтянин.

Ицар некоторое время растеряно молчал, сидя на поджатых коленях, переплетя гибкие, сильные и загорелые пальцы, привычные к снастям и любому оружию. Он думал о том, как Египтянин вытер свои пальцы после прикосновения к нему. «Моя голова не так плоха, чтобы ты ею брезговал!» – с гневом подумал он. И со злостью взглянул в глаза Гелиодора. Кулаки его сжались, но он ничего не успел сказать или сделать.

Сильный толчок и скрежет под ногами застал их врасплох – они упали на ковер, застилавший пол, но тут же вскочили и выбежали из каюты.

Ицар был уверен, что «Слава Кара» вот-вот развалится, и нужно немедленно прыгать в море. Но после первого толчка корабль остался недвижным.

Видимо гемиола налетела на небольшие подводные скалы и застряла между ними. Волны подталкивали ее, и с каждым разом ее заклинивало все сильней.

Ицар винил во всем этом Египтянина и с досадой вглядывался в непроглядную ночную тьму.

– Отсюда до берега наверно менее схена, – пробормотал он и, повернувшись к морякам, столпившимся вокруг него, велел ждать утра.

– Тогда мы пошлем гонца в Сиракузы – Сидонец должен скоро приплыть и поможет нам сняться со скалы.

Моряки ободрились, но потом заворчали, а один из них выкрикнул:

– Если опять поднимется ветер, нас в эту же ночь расколошматит о скалы!

– Ты-то чего боишься, Диатред? – удивился капитан. – Твою пустую, как рыбий пузырь, голову ни о какие камни не расколотит!

Насмешливый, привычно уверенный голос капитана успокоил команду. Но всё произошедшее усиливало страх моряков, особенно, когда на мачте зажгли факел и обнаружили, что тело Лабира исчезло – видимо от толчка упало за борт вместе с оторвавшейся доской. Для Гелиодора Лабир до сих пор жив, он с трудом мог поверить в его смерть. Он отвернулся от места, опустевшего от тела Лабира, и ушел в каюту. А моряков охватил страх. Они закричали капитану:

– Боги разгневались на Египтянина и на нас! Боги в гневе на нас за то, что ты велел убить их родственника!

Особенно рьяно орал Синопец, чье обычно тупое лицо сейчас исказили ярость и страх.

– Не ори зря, Синопец! Только богам и дело следить за нашей «Славой Кара», – с досадой сказал Ицар.

Синопец отступил, но вместо него Гимен Гераклеец гневно крикнул в лицо Ицара.

– Тлеполем убил Бога, из-за этого мы и тонем!

Ицар отвел от него глаза, а стоявший позади всех Тлеполем, оправдываясь в убийстве Лабира, крикнул:

– Мне капитан велел убить!

Он был потрясен, осознав, что убил «Бога», и лицо его было залито слезами раскаяния.

– Сейчас мы тебя выбросим в море! Снимем с тебя мясо и бросим в море – пусть рыбы тебя сожрут! – гневно закричали на него Гимен и еще четверо других, а затем они вновь решительно подступили к Ицару. – Зачем ты велел убить пленника?! – спросили они его.

Ицар презрительно и спокойно улыбался.

– Я не позволил Египтянину расправиться с «богом», как он хотел, иначе было бы еще хуже, а сейчас, как вы видите, мы все целы и живы, никто из нас не потонул, – разъяснил он ситуацию так, как ее представлял. Но по враждебным и ожесточенным лицам моряков было видно, что слова его мало действуют на них, и тогда он добавил: – Гелиодор гораздо больше меня виноват в смерти «бога», и поэтому с рассветом мы разберемся с ним – так или иначе накажем его и этим умилостивим оскорбленного бога морей.

Ицар повернулся и вошел в каюту. Снова сел возле стены, снова принялся сосать из темно-красной широкой чаши легкое красное вино. Удары волн в бок гемиолы и их шум ощутимо стали тише, и это радовало его. Он почти нутром чувствовал свой корабль, и ощущал, что повреждения его не очень велики. Посмотрел в сторону Гелиодора – почти полностью неразличимый в темном углу, в темном плаще, с дорожным мешком под боком.