Елена Поддубская - Чужой крест. Сага

Дизайнер обложки Тамуна Тогонидзе

Дизайнер обложки Алёна Валерьевна Лысенко

© Елена Поддубская, 2022

© Тамуна Тогонидзе, дизайн обложки, 2022

© Алёна Валерьевна Лысенко, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0056-2270-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Очередная кастрация нулей в России в 1998 году, после которой размер лопатника стал с ладанку, хороша для держателей денег, никак не для их пользователей. Простой пахарь в цепи обогащения – всегда последнее звено. Бессильные что-то поменять в подобной закономерности, ближе к сентябрю супруги Смирновы взяли билеты до Барселоны в один конец. Прожив в столице Каталонии меньше года, после третьей карманной кражи эмигранты из России поняли, почему это живописное побережье зовут Берегом отважных. Двое взрослых и ребятишки, шестилетние двойняшки Пётр и Павел и их сестрёнка Дуся, моложе на полтора года, добрались из Испании до ближайшего французского городка Перпиньян, грязного, узкого, базарного. Здесь уживались меж собой цыгане, арабы и каталонцы, сюда после пенсии уезжали жить англичане, евреи оккупировали тут пригородный колхоз, превратив его в кусочек земли обетованной, а русские держали приход. При этом никто никому не задавал лишних вопросов, друг на друга не оглядывался, да и вообще жизнь текла размеренно, как на красочных картинах Сальвадора Дали, прожившего в этих местах не один год. Такая обстановка обрадовала эмигрантов ещё и потому, что минимум французского пособия по содержанию беженцев значительно выше испанского.

В местной Префектуре, поняв из всего набора объяснений с новыми космополитами только слово asile, полицейские проводили их в прохладную комнату и дали понять, что нужно подождать. По стенам стояли стулья и диван, на столе графин с водой и тарелка с тонко нарезанным хлебом. Сунув кусок уставшей Дусе, Степан и Лёля позволили поесть и мальчишкам. О дальнейшей своей судьбе Смирновы гадали недолго: через час явилась переводчик – мадам Катала. Маленькая чернявая женщина с интересом выслушала историю семьи: денег нет, работы нет, страны нет, и так уже не одно столетие. Патриотизм – это прежде всего желание жить на родной земле. Именно оно-то в Смирновых и иссякло. Ведь то, чем прикрываются нынешние руководители их родины, есть дорога в никуда. И тем, кто этого не понимает, флаг в руки и сил для рукоплесканий. Смирновы, потомки славных династий, выбирают иной путь, и просят правительство Франции приютить, обогреть и позволить открыть пекарню. Степан готов печь хлеб, чтобы кормить им добросердечных французских граждан. Лёля встанет рядом с мужем. Им всё равно где жить, лишь бы знать, что однажды не придут, чтобы истребить их всё и их всех.

Эмоциональная речь, полная горечи, а при этом в выражениях, достойных почётного места в русской словесности, пробрала полицейских, ибо мадам Катала сопровождала пересказ, прибегая в переводе близко к тексту. Растерянные и озадаченные, французы в очередной раз заглянули в бумаги перебежчиков.

– Ольга Владимировна Старицкая? – уточнила переводчик; акцента у неё почти не было. Лёля посмотрела на мужа.

– Мы знакомы? – спросила она, поправляя в ухе сочный синий кабошон, словно Степан мог ответить вместо женщины.

Глава семейства переложил пухлый кожаный портфель с документами из одной подмышки в другую. Лицо его выражало растерянность: «Неужели о нас уже доложили? Как? Почему?». Отголоски родового страха отразились на его лице, но переводчица поспешно улыбнулась сразу всем Смирновым и ответила Ольге:

– Нет, мадам. Но я знаю женщину с фамилией Стариски.

Далее мадам Катала объяснила полицейским, что если перед ними представители древнего да к тому же царского рода, то такими беженцами не разбрасываются.

Пожилой помощник префекта, повидавший на своём веку и тощих африканцев, изнурённых произволом правящих кланов южного континента, и самоуверенных магребинцев, потомков жертв некогда существовавших французских колоний, и заносчивых представителей разорванной Югославии, бежавших от войны, впервые столкнулся с русскими, да ещё и сановных кровей. Их вид, совсем не жалкий, золотое колье вокруг шеи женщины тянуло граммов на тридцать, их история, совпадающая с теми, о которых вещали журналисты TF-1, их манера поведения и уверенность поразили мужчину. Подумав, он попросил помощника определить семью Смирновых в единственное общежитие города для политических и прочих беженцев и выделить им комнату потише, почище, обязательно с холодильником и телевизором.

Ещё через несколько дней русские познакомились с мадам Стариски. Элен плохо говорила по-русски, но мадам Катала перевела все её вопросы. Разговор шёл довольно в бодром тоне до тех пор, пока француженка не сняла с себя лёгкий жакет, под которым были топ, а поверх него крест. Увидев его, Лёля лишилась речи.

Река у берега тиха и ласкова. В этом месте она, как за щёку заложена. Можно забежать в воду с берега, а хочешь – ныряй с мостка. Зайдя по колено, чувствуешь, как волна тебя приятно щекочет, словно девица манит. Село Красное-на-Волге, от «красивое». Вся округа до Плёса – не налюбуешься. Но Красное одно такое. Те, что причаливали сюда на стругах, приговаривали про село: «У каждого барина своя блажь затоварена». А они зря не скажут, многого повидали пред тем, как окрестить маленькую пристань. Красиво, и Богу слава! Живущим на том берегу в Красных П о жнях с названием повезло меньше. И ландшафт там, говорят, иной. Но этого Володя пока не знал. Денег на пароме кататься нет, да и реку переплывать боязно; никак с километр пути. А в книге написано, что у них Волга пока только силу набирает. Главная её мощь начинается за Самарой, оттуда до устья река разливается на ширину, как от причала до Костромы. Невозможно представить. Врут, наверное. А может и нет. Земля она такая везде разная и красивая.

В свои четырнадцать Володя Полянский уже успел малость посмотреть. Вырастет, точно всю планету обойдёт. Даже сомнений быть не может. А пока лучше купаться в заливе. Он от дома – километра не будет. Бегом так и вовсе рядом. Чуть припекло, сгонял окунулся и «Алга, комсомол!». Местные прозвали мальчишку именно так. Не Вовкой и даже не Вованом. Но Полянский не обижается. Наоборот, сразу тепло. И немного грустно. Родная Алма-Ата осталась далеко. Он туда обязательно ещё поедет, только подрасти нужно. И стать мужчиной. Потому как многого пока Володя Полянский боится: и в лес ходить, там заблудиться можно, и на реку в лодке спускаться. Потому ему никто и не верит, что в родном городе он в десять лет поднимался с пацанами в горы с ночёвкой.