Лидия Бормотова - Власть лабиринта

Ночью Раевский допрашивал пленных. Из сбивчивых и обрывочных сведений всё же сложилось довольно ясное положение дел. Маршал Даву сосредоточил в районе боевых действий пять дивизий и был уверен, что русские непременно будут прорываться к Могилёву. За рекой укрепляли новые позиции. При свете костров и факелов рыли на флангах рвы, валили деревья, вязали щиты. Стук, треск и дымная гарь долетали и в русский лагерь, такого не утаишь. Француз готовился с рассветом отразить штурм неприятеля. Последний штурм. Маршал знал, что против его силы, заквашенной на теории военного искусства и богатом боевом опыте, русским лапотникам не устоять. Да, они умеют громко тявкать и очертя голову бросаться под пули, называя это героизмом (а надо бы – идиотизмом!), но воевать!!! Прав император – вместе с Суворовым закатилась русская звезда победы.

Николай Николаевич, спеленатый бинтами, полулежал на походной кровати, опираясь головой на свёрнутое валиком одеяло. Обернувшись в сторону генерал-майора Колюбакина, поморщился от стрельнувшей в раненой груди боли. Его сосед, тоже приласканный в бою картечью, вытянулся в двух шагах на расстеленном тюфяке.

– Пётр Михайлович, а ведь Даву ждёт нас завтра снова на поле сражения.

– Ждёт… – вздохнул тот. – Вишь, как фортеции укрепляет, врастает в позиции. Дозорные доносят, что и ночью французы не спят, ожидают подвоха. Даву всю армию свою выставил. Ох, не по плечу она нам.

Раевский довольно усмехнулся:

– А ведь нам удалось сосредоточить всё внимание Даву на себе. Прибыл посыльный: южнее Быхова наведены мосты, армия спешным порядком ведёт переправу через Днепр. Им нужно время, значит, рано ещё отпускать французов. Пусть ждут.

– Чего? Завтра все тут поляжем. И Багратиону от нашего геройства проку на грош. Не успеет уйти…

– А завтра… – злорадно хохотнул Раевский и охнул, схватившись рукой за грудь, – …завтра мы к французу не явимся. Отложим наступление на день. К вечеру он заволнуется… ан не заподозрит: надо же и раны когда-то зализывать. Пусть его гордость распирает: эка знатно нас потрепал, никак не очухаемся. А мы сделаем передислокацию: оставим Новосёлки и уйдём в Дашковку. Покараулим их ещё денёк. Пусть думают, что силы копим, готовим наступление.

12 июля генерал Раевский с 7-м корпусом перебрался в Дашковку и ещё день выжидал. Казачий полк атамана Платова демонстративно проехался по правому берегу Днепра, внушая французам впечатление, что осматривает окрестности Могилёва, выбирая удобные боевые позиции, а к вечеру скрылся. У Борколабова переправился через Днепр и двинулся в направлении, указанном Багратионом, который успел перевести армию на восточный берег и двинулся в сторону Смоленска через Пропойск, Чериков, Кричев, Мстиславль, Хиславичи. Ночью 7-ой пехотный корпус тихо снялся с позиций, перешёл Днепр по наведённой переправе за Быховом и соединился с Багратионом.

***

Наутро маршал Даву, пребывавший в полной уверенности, что именно сегодня предстоит решающая битва за Могилёв, поднялся чуть свет. В своей победе он был уверен. Однако ещё раз прокручивал в уме и чертил на бумаге расстановку сил обеих сторон, сверяясь с картой, разложенной на столе, чтобы досадная неучтённая мелочь не произвела осечку. Предстоящая баталия была спланирована безупречно! С его лица не сходила довольная улыбка. Он уже слышал восторги императора, стремления которого никто не мог осуществить, даже родной брат. Маршал гнал от себя сладостные видения – не время пока ликовать, парить в седьмом небе. Но неизменно возвращался к ним, представляя себя то со скромно склонённой головой, то гордо и бестрепетно расправившего плечи под торжественную дробь барабанов… в руке Великого полководца уже блеснул орден, императорская свита отводила завистливые косые взгляды, как…

В дверь раздался торопливый стук.

– Что там?!

– Дозорный, господин маршал, с донесением.

Даву слушал пикетчика, и краска сползала с его лица, как с дешёвой линялой пелёнки, а в глазах темнело. Донесение о переправе русских опоздало на сутки. Их теперь уже и след простыл. Силы противника, его планы, равно как и направление, в котором он скрылся, остались невыясненными. Гениально рассчитанный разгром Багратиона, ожидание наступательных действий противника, надежды на победу – всё коту под хвост!

Маршал знал, что Наполеон ему этого не простит.

Барклай де Толли со своей 1-ой армией шёл на Витебск. Покинув 4-го июля Дрисский укреплённый лагерь, обустроенный сообразно плану генерала Фуля, который находился в свите царя и пользовался неизвестно почему его непререкаемым доверием в вопросах военной стратегии, главнокомандующий, как и все его генералы, был несказанно рад. Удалось-таки вырваться из этой «укреплённой мышеловки»! А сколько мучительных уговоров и дипломатических уловок было пущено в ход, чтобы убедить Александра, насколько гибельна для армии приготовленная позиция. Бездарный и самоуверенный Фуль сумел внушить царю мысль о выгодном расположении и боевой мощи лагеря, так что некоторые генералы, не отличавшиеся дипломатическими талантами и терявшие терпение, говорили Александру в глаза с нескрываемым возмущением, что «Дрисский лагерь мог придумать или сумасшедший, или изменник», что мнимые укрепления не продержатся и нескольких дней, что русская армия неминуемо будет загнана в полукруг окопов, окружена и атакована с единственным исходом – позорной капитуляцией.

Ещё больше изворотливости потребовалось, чтобы верноподданно убедить царя убраться из армии, где он, совсем не военный человек, только мешался, как тяжёлая гиря, прикованная к ногам. Вместе со свитой болтунов, тунеядцев, нашёптывателей, напыщенных и важных, Александр Павлович разъезжал по Дриссе, вмешивался в военные планы, отдавал немыслимые распоряжения, запутывал и без того нелёгкую задачу. Только в Полоцке, получив письмо любимой сестры Екатерины Павловны, которой не откажешь в уме и дальновидности, царь покаянно развёл руками: «Сестра гонит меня из армии», и головоломная проблема разрешилась. Теперь Барклай единолично распоряжался судьбой 1-ой армии. Ну, почти…

Он по-прежнему созывал военный совет, выслушивая мнение боевых и штабных командиров, сгоряча не отмахивался, основательно взвешивал каждое, зная по опыту, что на первый взгляд бредовое – берёт верх в посрамление тактическим правилам, ибо никто его не ждёт. А стерегут иное – по себе меряют, по букве воинской науки.

– Наполеон, как и мы, направляется в Витебск. Багратион под Могилёвом, может не успеть к нам на соединение, – начальник штаба генерал Ермолов, связанный тесной дружбой с князем Багратионом и получающий от него личную корреспонденцию, не докладывал, а словно размышлял вслух.