Лидия Бормотова - Власть лабиринта

– Надо оттянуть время, задержать неприятеля на подступах к городу. А подойдёт 2-ая армия – дать сражение, – в голосе Михаила Богдановича чувствовалась непривычная решимость человека, уставшего от компромиссов, уступок, полумер. Не только Ермолов, знавший военного министра как осторожного, осмотрительного до педантизма политика, но и генерал-квартирмейстер полковник Толь с удивлением воззрились на главнокомандующего.

Однако начальник штаба, предпочитающий объясняться с врагом на языке оружия, на этот раз не поддержал боевого рвения главнокомандующего:

– Давать сражение здесь крайне нежелательно. И не под силу нам. Заведомое поражение сулит большие беды России.

Однако у Барклая был припасён железный аргумент, против которого другие возражения блёкнут:

– Вот придёт Багратион – послушаете, что он скажет: бежать без оглядки через всю страну – преступно. Потерять армию можно и по-другому: развеяв боевой дух, утратив веру в свои силы, в победу. Любимый ученик великого Суворова, он крепко усвоил превосходство духа над материей.

– Надо ждать вестей из 2-ой армии, – не сдавался Ермолов. – Сумеет ли Багратион прорваться через Могилёв к Витебску – нерешённый вопрос. Он уж не раз вынужден был менять направление сообразно обстоятельствам. А на этом пути засел Даву со своей армией.

Остальные генералы пока воздерживались принимать ту или иную позицию в споре. Только слушали да обменивались втихую соображениями, их шу-шу-шу рассыпа́лось по комнате и гуляло из стороны в сторону, словно ветер шуршал в сухих камышах. Барклая слегка раздражала принятая ими роль третейского судьи: выслушать противуположные мнения, взвесить и определить свою позицию. Не желая раздора соратников, он сбавил резкость тона и почти по-отечески вздохнул:

– Алексей Петрович, в нашем положении мы можем лишь одно: сдерживать неприятеля на подступах к городу в арьергардных сражениях, выигрывая время для Багратиона, насколько возможно. И мы отдохнём, пополним продовольствие, а потом форсированно направимся в Оршу на соединение со 2-ой армией.

Ермолов выразительно переглянулся с генералом Остерманом-Толстым, и тот, не умея сдержать резкости, возразил:

– Стоит ли задерживаться в Витебске, терять время и боевые силы в ненужных стычках с неприятелем? Не лучше ли сразу идти на Оршу?

Судя по взволнованному гулу и переглядыванию генералов, они были согласны с графом Остерманом-Толстым.

– Ваше превосходительство, за упущенное время можно потерять выгоды и поплатиться последствиями весьма дорого, – вставил Ермолов.

Генерал Дохтуров поддержал оппозицию, выразив общее мнение:

– Я полагаю, что в Дрисском лагере мы имели достаточно отдохновения.

– А если Багратион всё-таки сюда не придёт? – засомневался генерал Тучков.

– Будем сражаться, – отрезал главнокомандующий, ставя точку в решённом вопросе.

***

Дорога по левому берегу Двины, окаймлённая березняком, оврагами и топями, тянулась от Бешенковичей через Островно, Куковячино, Комары, Добрейку до самого Витебска. Рассвет 13 июля застал войско генерал-лейтенанта Остермана-Толстого близ деревни Островно. Его 4-й пехотный корпус насчитывал восемь тысяч солдат и по приказу главнокомандующего был усилен Нежинским и Ингерманландским драгунскими, Сумским гусарским и лейб-гусарским полками с конными орудиями. Адъютанты главнокомандующего Сеславин и Левенштерн были также прикомандированы к отряду. Генерал был угрюм и задумчив и, казалось, не замечал ни изнуряющей жары в столь ранний час, заставляющей солдат расстёгивать мундиры и снимать галстуки, ни одобрительных взглядов пехотинцев, которые ценили своего командира за то, что никогда не прятался за их спинами и впереди всех летел в атаку.

– Командир наш – русский, а немецкая фамилия – это так… наследство от дальней родни. И адъютанты у его, не то что при штабе, все русские: Жемчужников, Аргомаков, Валуев, Пашков…

– Иностранцам не очень верит, это точно, как и наш брат, простой солдат. Сказывают, огорошил одного по самую макушку: «Для вас Россия – мундир, вы его наденете и снимете, а для меня она – моя кожа».

– И графство своё берегёт для приёмов, а быть русским солдатом почитает высшей честью.

Марширующие солдаты переговаривались тишком, коротко поглядывая на своего начальника, ехавшего верхом вдоль колонны.

Генерал Александр Остерман-Толстой, тревожимый скверными предчувствиями, вёл своих солдат умирать. Перейдя в арьергард, он жертвовал своим отрядом для спасения 1-ой армии. Жестокая необходимость войны – становиться живым заслоном, обречённым на уничтожение, задерживать превосходящие силы неприятеля без малейшего шанса на победу – не в первый раз заглядывала ему в душу, отыскивая затаившийся страх, и не находила его. Он остался живым в таком же заслоне у Чарнова 7-го декабря 1806 года, десять часов удерживая со своим пятитысячным отрядом весь корпус маршала Даву, пока русские войска не соединились у города Пултуска. Кто из них выживет сегодня? Он осознавал себя не единственным избранником своенравного жребия войны: сколько ещё таких заслонов рассеяно на полях сражений! Из одной жертвенной чаши с ним причастились и Багратион, любимец Суворова, и Михаил Илларионович Кутузов, родственник Толстого 5 5 М. И. Кутузов был женат на сводной сестре матери Остермана-Толстого. . Последние донесения рассказывают о блестящих арьергардных боях атамана Платова…

Генерал ещё не знал, как не знал никто из его окружения, ни о Салтановском заслоне генерала Раевского, снятом сегодняшней ночью, ни о том, что Могилёв занят маршалом Даву, что к Орше приближаются войска маршала Груши, делая поход русской армии в этом направлении совершенно бессмысленным.

Пушечный выстрел расколол нежную дрёму июльского утра, и генерал, выхватив саблю, уже мчался в авангард отряда, который, видимо, столкнулся с неприятелем.

Русские лейб-гусары, опрокинув французский пикет, бросились преследовать отступавших. Навстречу им выскочила головная часть французской кавалерии. Впереди в хлопающем крыльями пурпурном плаще с стелющимися по ветру чёрными кудрями из-под плюмажа летел сам Мюрат с сверкающим на солнце клинком. Несмотря на явно превосходящие силы французов, лейб-гусары не дрогнули и отчаянно сражались, теряя в кровавой рубке людей. Сквозь звон стали и крики никакой приказ к ним не пробьётся. Только пушечный выстрел. Остаётся одно.

– Нежинский драгунский полк! Сумской гусарский! – заорал он во всё горло и вытянул саблю в направлении кавалерийской схватки. – Удерживать неприятеля, пока не подтянется пехота! Вперёд!

Поперёк Витебского тракта русский генерал выстроил свой корпус так, чтобы оба фланга упёрлись в леса и окружение стало невозможным. Во главе правого фланга он поставил Левенштерна, левым крылом командовал отважный капитан Сеславин, который весьма толково расположил орудия и вёл прицельный огонь. Сам Остерман возглавил центр. Французская кавалерия превосходила числом, однако неприятель имел мало пехоты и вынужден был атаковать на дороге, где его встречал беглый артиллерийский и ружейный обстрел. Хуже всего приходилось выстроившимся на дороге русским пехотинцам от многочисленной французской артиллерии, тем более что своих пушек было явно недостаточно, учитывая потерю шести орудий, захваченных французами в авангардной стычке.