Михаил Туруновский - Записки военного врача

– Где ж это видано, чтобы врач …, – наконец произнесла она вполне разборчиво, но договорить не успела.

– Ладно, Нюра. Ладно. Не начинай, пожалуйста, – с порога остановил её мужчина и, зайдя в прихожую, устало опустился на крепкий деревянный табурет. Он упёрся спиной о стену, откинул голову назад, и закрыл глаза.

Нюра молча, ловкими привычными движениями помогла ему снять сапоги, а затем, подставив плечо, так же ловко помогла подняться на ноги.

– Воды, голубушка, и побольше, – обратился он к женщине уставшим голосом.

– Вам попить, Михал Андреич? – живо поинтересовалась она.

– Нет. Сначала мыться, обязательно мыться, – пояснил он, и тут же добавил, – Если можно, тёплой.

Медленно, превозмогая усталость, он вымыл руки, лицо и шею, а затем прошёл в свой кабинет, где почти рухнул на диван прямо в одежде.

– А как же ужинать? Михал Андреич? – попыталась позвать за стол Нюра, но тут же осеклась, глядя на его руку, бессильно упавшую на пол.

– После, Нюра, после, – проваливаясь в сон, еле слышно прошептал он в ответ.

Женщина аккуратно затворила дверь и бесшумно удалилась.

Несмотря на смертельную усталость, уснуть ему удалось не сразу. Непривычное к тяжёлой физической работе тело, отвечало назойливой ломотой в каждом суставе. Особенно сильно, с совершенно не знакомой ноющей болью, выворачивало руки.

Для человека по роду своего занятия не привычного к изнурительному крестьянскому труду полдня, проведённые на пашне за плугом, оказались немалым испытанием.

Однако те физические страдания, что превозмогал он теперь, никак не могли сравниться с глубокими душевными потрясениями, уготованными ему судьбой накануне. И он с радостью согласился бы ещё, и ещё раз повторить этот день взамен, хотя бы одному из тех, что не давали теперь возможности и желания жить. Жить как прежде. В гармонии с миром и согласии с самим собой.

Погружение в сон было тяжёлым и болезненным. Само ощущение надвигающегося сна вызывало мучительные страдания и страшную головную боль. Ему хотелось как можно скорее забыться и провалиться глубоко, глубоко. Туда, на самое дно таинственного небытия, заключённого в условные границы сущего. Но кто-то невидимый, словно издеваясь, постоянно возвращал его падающее тело наверх, и снова повторял, начатую им экзекуцию.

Вдруг неестественно белые лучи света словно врезались в затухающее сознание и сквозь густую толщу мрака проступили очертания городской улицы. Лучи пронизывали её пространство с разных сторон. Свет был ярким, но в то же время, удивительно мягким и приятным.

По тротуарам не спеша, с кавалерами под руку, прогуливались дамы в роскошных платьях. Куда-то спешили служащие присутственных мест и простые горожане. Буквально из-под ног, размахивая свежими номерами «Городских ведомостей», выныривали шустрые мальчишки газетчики. С громким цокотом, чинно покачиваясь, по булыжной мостовой проносились пролётки.

В воздухе, словно парили, лёгкие дамские зонтики, а на шашках городовых и золочёных офицерских погонах искрились яркие блики.

В какой-то момент он вдруг заметил, и это показалось ему странным, что все люди и повозки движутся только в одном направлении. А именно, навстречу ему. Дойдя до перекрёстка, он осмотрелся по сторонам, а затем, почему-то, свернул направо.

Свет неожиданно и быстро потускнел, а в лицо дунул резкий порыв ветра. Сквозь поднятое облако пыли стали проступать фигуры военных, которые двигались единым строем, заполняя собой почти всю улицу. От неожиданности, он слегка пошатнулся, и прижался к стене. Офицеры с безупречной выправкой возглавляли ротные коробки, а нижние чины маршировали во флангах. Следом со стуком катились скрипучие повозки обозов, уносившие с собой санитаров и сестёр милосердия. Строй двигался очень слаженно и быстро. Лица мелькали друг за другом в бесконечной череде. Однако, некоторые из них на какое-то мгновение словно зависали, врезаясь в его сознание.

– Постойте, постойте! Мне кажется, я вас знаю! – хотел он крикнуть им вслед. Но набежавшая, не весть, откуда толпа провожатых, помешала ему. И вместо того, чтобы докричаться, ему пришлось протискиваться в толпе людей до тех пор, пока он не очутился на перекрёстке, где снова свернул направо.

Небо быстро заволокло холодными серыми облаками. Ветер усилился. Представшая его взору, совершенно безлюдная улица оказалась заполненной разным хламом и мусором. Обрывки прокламаций, затоптанные агитплакаты, носились в завихрениях вперемешку с песком. На стенах домов свисали разодранные, кроваво красные транспаранты с надписями, которые уже невозможно было прочесть.

Он ускорил шаг, устремившись вперёд, с единственным желанием поскорее покинуть это дурное место. Дойдя до следующего перекрёстка, он снова свернул и остановился в оцепенении. Чёрные свинцовые тучи неслись ему навстречу, едва не цепляя крыши домов. Ветер продолжал усиливаться. Теперь ему стало по-настоящему страшно, и он побежал вперёд без оглядки. Внезапно полыхнул необыкновенно яркий разряд молнии и он успел разглядеть очертания золочёного креста, мелькнувшего где-то далеко, в самом конце протяжённой улицы. Навалившись всем телом на, почти ураганный поток воздуха, он рванул изо всех сил, желая быстрее добраться до храма.

Купола церкви нависли над ним неожиданно, словно он преодолел эту нескончаемо длинную дорогу в пару прыжков. Едва переведя дыхание, он застыл, задрав голову высоко вверх, и широко расставив руки. Его внимание было приковано к огромному колоколу, который медленно раскачивался на высоченной колокольне. Казалось, что вот-вот прозвучит первый глухой удар, который всегда заставлял его содрогнуться всем телом. Но колокол не звонил, а лишь продолжал неистово раскачиваться, грозя в любой момент сорваться с колокольни вниз.

– Почему он не звонит? – родилась вдруг тревожная мысль, – Почему он не звонит?! – лихорадочно забилась она в голове, – Страшно! Очень страшно! Почему же так страшно?! Потому что он не звонит? Да, да! Ведь он обязательно должен зазвонить! Этого не может быть! Он должен звонить! Почему же он не звонит?! По-че-му?! По-че-му он не зво-нит?!

Он пытался кричать, но челюсти, словно налитые свинцом, едва ворочались, издавая странные звуки. Наконец, он почувствовал, как извергающийся наружу воздух, раздирает его высохшее горло, а затем вместе с глухим мычанием, резко раскрыл глаза.

– Успокойся! Успокойся, Мишенька. Ну, что случилось? Опять сон? Опять этот сон, да?

Над постелью склонилась пожилая женщина с очень правильными, благородными чертами лица, которая осторожно вытирала платком его вспотевший лоб и шею. Немного растерянный взгляд выдавал её тревожность, но держалась она при этом вполне уверенно.