Наталья Кудрявая - Лев Толстой – провидец, педагог, проповедник

В своих педагогических сочинениях Толстой высказал мысли о тяжелых последствиях подобной организации обучения, так как она приводит к явлению, которое сегодня мы называем деперсонализация, или разрушение личности. Он объяснил, что такие личностные проявления, как лень, апатия, честолюбие, «раздраженное самолюбие», – результат практики «эмпирической абстрактной» педагогики.

В статье «Воспитание и образование» Толстой рисует «продукт» «эмпирической», «абстрактной» педагогики – юношу Ваню, прошедшего весь курс наук в учебных заведениях России и в результате «чужим языком говорящего, чужим умом думающего, курящего папиросы и пьющего вино, самоуверенного и самодовольного» [6] ПСС. Т. 8. С. 225. .

Традиционное авторитарное воспитание тормозит творческое развитие детей, что, по мнению Толстого, представляет собой определенный регресс, возвращение к дикости. «Всякий школьник до тех пор составляет диспарат [несоответственность] в школе, пока он не попал в колею этого полуживотного состояния. Как скоро ребенок дошел до этого положения, утратил всю независимость и самостоятельность, как только проявляются в нем различные симптомы болезни – лицемерие, бесцельная ложь, тупик и т. д., так он уже не составляет диспарат в школе, он попал в колею, и учитель начинает быть им доволен» [7] ПСС. Т. 8. С. 14. .

Писатель оставил множество наблюдений, которые современниками оценивались как придирчивость или борьба с шаблонами, а на самом-то деле речь шла о низком уровне интеллектуального и нравственного развития детей при подобной системе обучения. Жесткое следование учителя программе вопросов было манипулированием, а ответы учеников, если что-то «пробудилось в их памяти и воображении», пресекались. Так как ученики плохо усваивали такое бессмысленное содержание, учитель их все время возвращал к наглядным опорам: «Рассматривая новый предмет, дети возвращаются при каждом удобном случае к предметам, уже рассмотренным. Так, когда они заметили, что сорока покрыта перьями, учитель спрашивает: а суслик тоже покрыт перьями? чем он покрыт? а курица чем покрыта? а лошадь? а ящерица? Когда они заметили, что у сороки две ноги, учитель спрашивает: а у собаки сколько ног? а у лисицы? а у курицы? а у осы? Каких еще животных знаете с двумя ногами? с четырьмя? с шестью?” Невольно представляется вопрос, – пишет Толстой, – знают или не знают дети все то, что им так хорошо рассказывается в этой беседе? Если ученики все это знают, то… для чего им приказано повторять эти ответы так, как их сделал учитель?» [8] ПСС. Т. 17. С. 84.

Защищая русских детей от подобных методик обучения, Толстой писал, что «педагоги немецкой школы и не подозревают той сметливости, того настоящего жизненного развития, того отвращения от всякой фальши, той готовой насмешки над всем фальшивым, которые так присущи русскому крестьянскому мальчику…» [9] ПСС. Т. 17. С. 100.

И пожалуй, самым убедительным примером проникновения в тайны души ребенка, умения организовать обучение в форме диалога, снять преграды между «мертвым» учебным материалом и учащимися, опираться на онтологические, а не формально – логические основания организации обучения можно найти в статье «Кому и у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят».

В статье «Кому у кого учиться писать: крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят» Толстой показал читателям как прикоснуться к душе ребенка и увидеть явление по таинственности подобное «расцветанию папоротника». Это движение души ребенка нематериально, но оно существует. Педагог может найти способ включить эти ресурсы души, духа, нравственности в свой профессиональный опыт.

Классическим примером описания бессмысленного обучения по-модному тогда в Европе методу наглядного обучения и практики так называемых «предметных уроков» стал пример урока чтения в немецкой начальной школе по картинке, изображающей рыбу. Процесс обучения приобретает статичный характер, рассматривается как суммативная реальность, что не соответствует природе этого явления. Дети, в описании Толстого, не понимают смысла деятельности преподавателя, который показывает картинку, изображающую рыбу, и спрашивает: «Что это такое?» (при этом ученики должны ответить, что это картина, изображающая рыбу). Толстой насмешливо замечает, что до учеников, вероятно, дошли слухи от старших братьев и товарищей, каким соком достается эта рыба и как морально мучают и ломают их за эту рыбу: «Все умные уже передумали в это время тысячу раз, что они видят, и чутьем знают, что им не угадать того, что требует учитель, и что надо сказать… что-то такое, чего они не умеют назвать. […] …Ученики теряют всякую надежду и уверенность в себе и все умственные силы напрягают на уразумение того, что нужно учителю». Налицо ситуация стагнации, торможения психического развития. Процесс обучения обездвижен, его основанием является формальная логика, неадекватная смыслу процесса обучения, и Толстой остроумно замечает, что дети забывают живую рыбу, плавающую в их пруду.

Приводимый пример необходим Толстому, чтобы рельефно оттенить свой подход, основанием которого являются системное понимание процесса обучения и положения так называемой «живой диалектики». Как следует из текста статьи «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас или нам у крестьянских ребят?», Толстой видит в процессе обучения действительно диалектическое противоречие, преодоление которого является имплицитным процессом саморазвития, самоорганизации обучения. Здесь не противоречие между учителем и учащимся, а наличие противоречия в самом преподавателе и учащемся; преодоление этого противоречия должно привести к рождению целостной личности как преподавателя, так и учащегося, а разрешение этого как раз и является имплицитным механизмом самодвижения, самоорганизации обучения.

Красноречивое название статьи иллюстрирует понимание необходимости диалектического тождества позиции ученика и учителя, когда принципиально нельзя поставить вопрос о первенстве, когда на отношения между учителем и учениками нельзя посмотреть как на субъект-объектные или объект-субъектные, а только как на личностно-личностные отношения диалектического тождества, когда учитель – одновременно учащий и учащийся, а ученик – учащийся и учащий.