Александр Жданов - И взошла звезда полынь

– Сделаю, Мальцев. Всё сделаю, не беспокойся, – заверил Радиковский.

Почта уходила на следующий день, и Радиковский выполнил обещание, добавив ещё денег.

С тех пор, как покинул полк Радиковский, Батуринцеву с каждым днём становилось всё грустнее. Но однажды он услышал смех. Батуринцев шёл, задумавшись, и не заметил стайкой стоявших неподалёку сестёр милосердия. Барышни о чём-то увлечённо говорили, и одна из них засмеялась. Нельзя сказать, что смех этот был звонким, но искренним и заразительным. Батуринцеву захотелось увидеть ту, которая так смеялась. Он остановился, посмотрел на барышень. При виде офицера те смутились, замолчали. Старшая из сестёр укоризненно покачала головой и тихо что-то сказала остальным по-французски. Батуринцев слов не расслышал. Он стоял, не двигаясь с места, и смотрел на эту стайку барышень в серых, похожих на гимназические платьях, в белых косынках и фартуках. На мгновение ему показалось, что у барышень за плечами белые крылья. Батуринцев смотрел на сестёр милосердия, те смотрели на него. Встретившись взглядами со старшей из сестёр, он коротко поклонился, представился:

– Штабс-ротмистр Батуринцев. Виноват, если помешал вашей беседе. Честь имею.

Он хотел было отойти, как увидел глаза той, которая смеялась. Они были серыми. Густые, почти ровные и едва не сросшиеся брови придавали лицу серьёзное и даже строгое выражение. Но серые глаза – они обволакивали! Батуринцев был уверен, что сердце его давно утратило эту удивительную способность отрываться на мгновение, падать и вновь взлетать. А тут это случилось! Случилось то, что бывало с ним лишь в юности. И барышня в свою очередь почувствовала, что начинает краснеть, потому и постаралась смешаться с остальными. Окончательно смутившись, Батуринцев поклонился ещё раз и поспешил уйти.

Вечером он спрашивал у сослуживца:

– Скажите, Вахрамеев, что это за ангелов белокрылых видел я давеча?

– Вы о сёстрах милосердия? Да, вы правы, штабс-ротмистр, небесные это создания! Приехали нас, грешных, от смерти спасать. Господи! Кто бы их самих уберёг! А вы знаете? Старшей у них великая княжна. Так-то вот. Впрочем, у нас будет ещё возможность встретиться с ними.

– Каким это образом?

– Слышал, что они не только раны врачуют, но и о душах наших зачерствевших пекутся. Подготовили барышни для нас выступление. Стихи читать будут, романсы петь.

– Надо же! Прежде в Петербурге никогда на подобные собрания не ходил, считал пустой тратой времени. А нынче хочется барышень послушать.

– Так и приходите. Завтра вечером. Если никаких атак не будет.

Вахрамеев говорил правду: сёстры милосердия действительно подготовили выступление. Батуринцев пришёл к назначенному сроку одним из первых и сейчас, слушая эти романсы и стихи. Чувствовал, как это увлекает и затягивает его.

звучал невысокий голос. Этот голос Батуринцев узнал бы теперь из сотен других. Это читала стихи та сестра милосердия с серыми глазами, при виде которой сердце Батуринцева упало и взлетело вновь. Это был голос той, которая так мило смутилась и смешалась с подругами.

После выступления было чаепитие. Батуринцев и на этот раз чувствовал себя гимназистом, который хочет, но не решается подойти к барышне. К любой другой он сейчас подошёл бы, заговорил, но к этой… Чуть поодаль, оказавшись вне остальных, стояла самая по виду молоденькая из сестёр милосердия. Невысокая, с толстой русой косой и таким задорным русским лицом, что не заговорить с нею было невозможно, она словно притянула Батуринцева. Он подошёл:

– Не имею чести знать вашего имени, сударыня, – начал Батуринцев.

Барышня приветливо улыбнулась:

– А, это вы, господин штабс-ротмистр? Мы ведь с вами виделись вчера? Это ведь вы проходили, не так ли? Господин Батуринцев, если я правильно запомнила.

– Точно так. Вы запомнили совершенно верно, – улыбаясь, ответил Батуринцев.

– А моё имя Светлана. Светлана Непринцева.

– Чрезвычайно рад познакомиться, мадмуазель Непринцева. Спешу выразить своё восхищение и признательность. То, что услышал и увидел я сегодня, превосходно. Но скажите: кто всё это затеял? Кто автор этого удивительного действа?

– О! Это наша Варенька! Варвара Вишневская. Та, что Блока читала. Она восхитительно читает, не правда ли?

И тут, оглядевшись по сторонам, Светлана заговорщицки прошептала:

– Вы знаете? Она ещё до войны была известна в редакциях. Правда, тогда она подписывалась «Азъ Ультор». Только Варенька не любит об этом вспоминать и не любит, когда ей об этом напоминают. Она ведь и сегодня не прочитала ни одного своего стихотворения. А всё Блок, Тютчев, Пушкин. Ой! Что же я наделала?! Я, кажется, проболталась! Варенька ужасно расстроится и рассердится, если узнает, что я вам всё рассказала. Бога ради, не давайте ей понять, что вам это известно. Пообещайте! Пообещайте, господин штабс-ротмистр.

– Я буду нем, как камень. Обещаю, – заверил её Батуринцев. Он с трудом сдерживал улыбку. Эта девочка удивительно напоминала ему его младшую сестру, Нину-егозу, как называли её дома.

– Учтите: я вам поверила, господин Батуринцев, – строго сказала Непринцева и упорхнула.

К Вишневской Батуринцев всё же подошёл. Вновь представился. Назвала себя и Варя. Разговор вёлся обычный, ни к чему не обязывающий, но Батуринцеву хотелось, чтобы длился он бесконечно. Он старался продлить его, чтобы разговор продолжился, он вернулся к давешнему выступлению сестёр милосердия. Сознался, что стихов прежде почти не читал да и не любил, что вполне сознаёт себя мало смыслящим в поэзии и искусстве. И в конце концов сказал:

– Об одном сожалею: не было здесь моего полкового приятеля Радиковского – вот, кто был бы благодарным слушателем! Интереснейший человек! Пришёл вольноопределяющимся, получил офицерский чин. А ведь мог и в Петрограде остаться. Готовился стать учёным, один из лучших учеников профессора Одинцова.

Варвара заинтересовано спросила:

– Вы сказали: ученик профессора Одинцова? Как же тесен мир! Дочь профессора, Татьяна Одинцова, моя гимназическая подруга. Кажется, она единственный человек, который понял меня и не осудил моего решения стать сестрой милосердия и приехать сюда.

Пора было прощаться. Варвара протянула Батуринцеву руку. Он заметил на кисти маленькую родинку между большим и указательным пальцами, и ему нестерпимо захотелось прижаться к этой родинке губами, застыть и тем выразить своё восхищение барышней, её поступком, серыми глазами и обволакивающим голосом. Но он лишь коротко пожал руку.

Но с этого времени Батуринцев всегда искал случая увидеться с Варей, перебросится с ней несколькими фразами, а то и просто наблюдать со стороны, как она, сосредоточенно сжав губы, перевязывает раненых, поправляет подушки. В такие минуты он ловил себя на том, что по-юношески ревнует, что ему, как гимназисту, хочется оказаться на месте раненого, чтобы только его головы, его лица, его рук касались пальцы Вари, чтобы мог он видеть родинку между большим и указательным пальцами.