Александр Черенов - Брежнев: «Стальные кулаки в бархатных перчатках». Книга первая

В кабинете раздался тихий шуршащий звонок: так мог звонить лишь телефон прямой связи с «Первым». Леонид Ильич не спеша поднял трубку. Без подобострастия – но и без неумного героизма. Хотя, разве бывает умный героизм?

– Как поохотился, Леонид Ильич?

Спокойный голос Хрущёва вроде не предвещал ничего плохого. Обычно по одним только интонациям его голоса можно было «с гарантией в девяносто девять процентов» предсказать, какой характер примет разговор: Никита Сергеевич был человеком импульсивным и непосредственным. Скрывать эмоции он так не научился. Хотя, откровенного говоря, и не учился. Не хотел: ни учиться, ни скрывать. Философы – и марксисты согласны с ними – утверждают, что бытие определяет сознание. Но если при Сталине Хрущёв и «определился» до вышитых «петушками» рубах и «гопака», то теперь, на десятом году единовластия, зачем ему нужно было «драпировать» себя?!

– А у нас плохо не бывает, Никита Сергеевич! – качественно отработал беззаботность Леонид Ильич. Даже развернул улыбку – так, на всякий случай: «не увидит – так услышит».

– Один охотился?

Это уже походило на допрос. Но ничего сверхъестественного: Хрущёв не умел заходить издалека. Не умел и не считал нужным: ни уметь, ни «заходить». Леонид Ильич мгновенно прокрутил в голове, как варианты ответа, так и возможные последствия. Сказать, что был один, он не мог: дуэт видела обслуга. Среди этих людей наверняка были не только люди Семичастного, но и службисты ЦК. Наверняка кто-то из них уже информировал Никиту. Да и Володины «стукачи» вполне могли «служить двум господам» – и даже большему их количеству. И всем – одновременно.

– Нет: с Семичастным.

Брежнев выдержал непродолжительную паузу, и многозначительным голосом добавил:

– И не столько на охоту, сколько для «крупного разговора».

– А что такое? – заинтересовался и даже встревожился Хрущёв.

Леонид Ильич постарался максимально протяжно вздохнуть в трубку. Получилось неплохо: кажется, не переиграл. С эмоцией, А, вот, Никиту уже начал переигрывать.

– Ну, Вы же знаете, Никита Сергеевич, о последних «успехах» нашей агентуры в Европе…

– Знаю, – отозвался за Хрущёва его мрачный голос. Никита Сергеевич «был в курсе». И «пребывание в нём» не доставляло ему ни малейшего удовольствия: провалы «впечатляли».

– Ну, вот, – продолжил «сокрушаться» Леонид Ильич. – Нужно было решить вопрос обмена: Семичастный доложил, что его люди тут кое-кого «зацепили» и через посредников договорились об обмене… Хотел согласовать…

– Ну, хоть что-то! – частично подобрел Хрущёв.

– Ещё нужно было обсудить практические вопросы организации резидентуры. Я, конечно, мог пригласить его к себе… Но Вы же знаете, Никита Сергеевич, какой это ранимый человек…

– И правильно поступил, Леонид Ильич, что вытащил его на природу! А то сразу бы начал дуться: «ущемляют!»

Ни намёка на тревогу уже не содержалось в голосе Хрущёва. Брежнев рассчитал всё точно: хоть Семичастный и был одним из любимчиков Хрущёва – и даже «другом семьи» – Никита Сергеевич требовал работы от всех. Даже от любимчиков и «друзей».

И то, что Брежнев выбрал в компаньоны Председателя КГБ, не могло насторожить Никиту Сергеевича априори. В круг вопросов, которыми занимался Леонид Ильич в качестве «Второго» секретаря ЦК, входили и вопросы обороны и обеспечения государственной безопасности. Брежнев был главным куратором МО, ВПК и КГБ по линии партии. Поэтому кому, как не ему, и заниматься «успехами» резидентуры – вместе с Председателем КГБ!

– Я, вот, о чём хочу тебя попросить, Леонид Ильич…

Хрущёв уже не только утратил интерес к «охотничьему вопросу», но и забыл о нём. Как минимум – на время телефонного разговора.

– …Я, конечно, мог бы сделать это и сам. Но пойдут разговоры… пересуды…

Никита Сергеевич замялся. Это было удивительно: не по-хрущёвски. Но – только это: всё остальное Брежнев уже услышал. И услышать ему не помешало даже то, что Хрущёв ещё ничего не сказал.

– А что случилось, Никита Сергеевич? – правдоподобно «заинтересовался» Леонид Ильич.

– Неприятный вопрос…

Хрущёв всё никак не решался «открыть душу».

– Да ты и сам, наверно, знаешь…

– Что именно?

В другое время Леонида Ильича позабавила бы ситуация формата «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Но не сейчас.

– Игнатов! – наконец-то, решился Хрущёв.

Брежнев корректно откашлялся в трубку. Никита Сергеевич «по достоинству» оценил деликатность Леонида Ильича.

– Вот именно, Леонид Ильич: «кхе-кхе»! Вопрос, вроде бы и простой: яйца выеденного не стоит. И вместе с тем…

Он вдруг не выдержал: лимит корректности иссяк.

– Трепло проклятое! Ну, дали тебе пинка под зад – за дело, кстати, вернее, за безделье и интриги – так будь мужиком! Не уподобляйся бабе! Неси свой крест с достоинством – как тот Иисус на Голгофу!

Леонид Ильич мог только благодарить связь за то, что она ещё не дошла до передачи изображения. Не то Первый видел бы сейчас, что его верный соратник отнюдь не торопится разделить горечь «дорогого Никиты Сергеевича». Правда, это не помешало Брежневу качественно «опечалиться в трубку»:

– К сожалению, и до меня дошли эти его сплетни…

Лобовым признанием Леонид Ильич выбывал «шпагу» из рук Хрущёва: тот явно сочетал огорчение с зондажём. На предмет осведомлённости Брежнева. И это не было предположением: Никита Сергеевичем являлся мастером на такие дела в любом состоянии. Поэтому Леонид Ильич решил, что лучше будет самому «расколоться». В «упреждающем порядке».

– И ты тоже слышал?!

«Ай, да, Брежнев! Ай, да, сукин сын!» – законно мог похвалить себя Леонид Ильич. Он не ошибся насчёт Никиты Сергеевича: тот «и в горе» не обходил соратников… оперативной разработкой.

– Слышал, конечно.

Для пользы дела Леонид Ильич усилил «досаду» в голосе.

– И даже – лично от «автора».

– Даже так?! – насторожился – и почти обрадовался Хрущёв: не зря «вскапывал».

– Да, – не изменил «удручённости» Брежнев. – Приглашал я его тут, как-то по вопросу повестки сессии – ну, он меня и «просветил» насчёт Вас.

Несмотря на то, что Леонид Ильич голосом подчеркнул ироническое отношение к «факту просвещения»», на том конце провода не слышно было и дыхания Хрущёва. Никита Сергеевич не дышал потому, что работал. И уже – не только над Игнатовым, но и над Брежневым – тоже. А, что: глядишь, что-нибудь путное и получится! Не заговор – так хоть афронт: какое-никакое – а основание для оргвыводов!

– Я ему прямо сказал, Никита Сергеевич: Игнатов, попридержи язык! Длинный язык может повредить шее!

Леонид Ильич назвал российского «президента» по фамилии специально для Никиты Сергеевича. Для того, что усладить его слух и умаслить душу. Хрущёв был в курсе того, что Игнатов с Брежневым – «ветераны обоюдной неприязни». Причиной тому была невероятная амбициозность Игнатова, который, не удовлетворившись чином секретаря ЦК, метил ещё выше, считая, что только он один достоин места второго человека в партии. По этой причине Брежневу им отводилась роль «объекта пренебрежения»: какой-никакой – а конкурент. Хрущёва, приверженца установки «Разделяй и властвуй!» это вполне устраивало. И прежде, и сейчас. И бдительности Никита Сергеевич не спешил утрачивать. Даже – после того, как, Игнатов соответствовал библейской истине: «и первые станут последними»: метил в боссы – а угодил в «политический отстойник». Перед окончательным выходом в тираж.