Людмила Дегтярь - Грозный – Василий Блаженный. Истина-весть

– А-а-а-а! А-а-а-а! – раздавалось всю ночь.

К утру вся его постель была скомкана и сбита в ком, а сам он жалобно хныкал, отворачиваясь от угощений и воды. Капризничал невыносимо! Для мамки Агаши это было дивно: ведь прежде за ханычем такого не наблюдалось, даже когда лезли зубки! Похныкав, Ванюша поднял непрекращающийся рев.

– Иван Васильевич! Негоже так себя вести! – увещала мамка Агафья, полногрудая, миловидная женщина. – Ну-ка, Ванюша, сделаем потягушки!

Но Ваня, раздергав ножками, скривил миленькое личико и из глаз выкатились бусинки-слезинки.

– Дитятко милое, экая хандра сошла на тебя? – поражалась «мамка».

Выхаживая малютку от рождения, Агаша привязалась к Ванечке, как к кровному ребенку. Она была сердобольной русской женщиной, трудолюбивой и искренней. У нее в руках горело любое дело.

Агафья не доверяла челядинам убирать детскую горницу и потому сама усердно отдраивала половицы, стирала Ванюше крохотные одежки. Управившись с делами, рукодельничала, изобретая для Вани незамысловатые игрушки из лозы или бересты.

А то просила дворовых парней вырезать сопилочку или свисток мальчику. И когда Ванюша осваивал новую затею, Агаша счастливо умилялась на разумненького ханыча.

Нынешняя хандра мальчика привела мамку-Агафью в растерянность:

– Аль на погоду? Аль сглаз у дитя?

Поразмыслив, она спохватилась:

– Матерь Божья! Нужно окропить дитятко святой водицей! – захлопотала Агаша.

– Лучше «трезвонной»! – подсказала подоспевшая мамка ханыча Юрия: Любушка. Она прибыла из Сергиева Посада, была богомольна и сведуща во всех святых делах.

– Мой-то Юрко, спаси Господи, подобно твоему гомозился до зорьки! – поделилась она. – Прибегла за водицей! За образами стоят пяток склянок, в них «трезвонная» водичка!

Перекрестившись, Любаша трепетно взяла за иконкой склянку и проворно посеменила в опочивальню Юрика.

По народному поверью вода, взятая из трех храмов, чтобы звон колокола одной церкви не долетал до другой и слитая воедино, обладала силой врачевать разные хвори. Обязательным условием «трезвонной водицы» было: весь путь туда-обратно проделывать молча.

Агаша прочла молитву. Набожно взяв склянку, внимательно осмотрела прозрачную как слеза водицу.

– Уже три года стоит вода и хоть бы хны! – поразилась она.

Перекрестившись, пошептав заговор, с верой окропила Ваню водой. Затем поднесла Ванюше к губкам иконку, дав поцеловать. Чмокнул. Вытер глазенки.

– Помогло! – расцвела мамка-челядина. Протянула ребенку склянку с водой – испил маленько.

– Ну и, слава Богу! – обрадовалась она, принявшись тут же пичкать крошку полбенной (из особого сорта пшеницы) кашей, но тот от еды отказался.

– Впрямь напасть на чадо! – пробубнила озабоченная Агафья.

Розовощекий Иван Васильевич не хворал (слава Богу!) и рос резвым крепышом. И в основном позволял мамке Агаше высыпаться ночами.

Обычно Ванюша просыпался радужным и сияющим как солнышко. С аппетитом съедал поднесенное кушанье и принимался шлепать босиком по мягким шкурам и домотканым коврам. Бегал проворно, часто натыкаясь на мебель и роняя разные предметы! А то и проскальзывал незаметно за порог, скрываясь в неизвестном направлении. Тем приводил мамок и слуг в неистовство.

Малыш был на редкость говорлив: ни на минуту не закрывал рта от лепета. По голосочку его и обнаруживали. Случалось, измотав округу, слуги обнаруживали ханыча в конюшне, спокойно посапывающего в яслях с зерном. А то выискивали в курятнике, где он, разогнав пернатых, клацал яйцами по стенам.

Обувь не переносил на дух! Специально изготовленные для его крошечных ножек сапожки моментально стягивал и зашвыривал в такие места, откуда «мамке» удавалось выудить их с большим трудом.

Да и Юрий не отличался норовом: рос улыбчивым и здоровеньким мальчиком, чем не мог ни порадовать Великого хана Василия, обожавшего своих чад.

Не было такого дня (не считая военных походов), когда бы государь ни захаживал в детскую горницу убедиться в благополучии детей. Заслышав издали голос «тятьки», Ванюшка отбрасывал любые занятия и мчался навстречу. Оказавшись в объятиях батюшки, ребенок взлетал верх, подброшенный сильными руками.

– Ух! Ух, сынка! Дивно! – восклицал счастливый батюшка.

Отец любовно прижимал сыночка к себе. Ваня обнимал пухлыми ручонками отца за крепкую шею, прижимаясь к мягкой шелковой бородке. И принимался хлопать мягкими ладошками батюшку по лицу, требуя повторения «полета»:

– Тятька! Тятька! Ух! Ух! – привязчиво и нетерпеливо лепетал малыш.

Оказавшись в воздухе, ребенок заливался радостно- звенящим щебетом, радуя следившую за ним мамку Агашу:

– Ох уж, батюшкин любимец! Пригож малец! Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!

– Оба любимцы! – отвечал счастливо-зардевшийся государь, получивший детей в зрелом возрасте.

Позабавив Ванюшу, государь брал на руки Юрика, легонько подбрасывая и его. Юра пугался, тараща глазенки на отца, кривился заплакать и тут же скрывался в руках мамки Любушки.

А то Великий хан Василий ложился на пол, на мягкие медвежьи шкуры, и возил детей на себе, изображая лошадку.

Наигравшись, поднимал сынишек на руки, усаживая одного на одну руку, второго брал на вторую. И отправлялся с детьми в приемные хоромы, откуда его такого – взлохмаченного и красного – с шумом выпроваживала ханша Елена.

Тогда государь звонко целовал сыновей в мягкие, как лепестки роз, щечки и возвращал «мамкам».

Иногда государь Василий вывозил Ваню на статном жеребце на прогулку, умостив сынка на овчинном чепраке. Оказавшись высоко над землей, Ванюшка с невероятным восторгом шлепал-прихлопывал детскими ладошками коня по спине. Затем малыш цеплялся за гриву коня так, что не оторвать ручонок.

Жеребец вертел головой, угадывая чутьем ценный груз, и скакал мягко, уменьшая тряску. Колючий ветер хлестал ханычу в лицо, щекоча ноздри и задувая глаза ребенку.

– Жиг! Жиг! Ай-яй! Ай-яй! Ух! – прищуривал он глаза.

И все же крохе удавалось уловить мелькавшие по сторонам дороги высоченные деревья и грозную летучую дружину из могучих витязей-богатырей, несшуюся за ними.

Многое стерлось, ушло в небытие из детской памяти Ивана Васильевича, словно это было в другой неизвестной жизни, но конные прогулки с батюшкой Великим ханом Василием Иоанновичем навечно врезались в сознание ребенка.

И когда уже государя Василия не стало, Ванюше удалось сберечь память об отце, втайне от всего мира, благодаря этим прогулкам.

Эти дивные скачки часто навивались государю Иоанну уже во взрослой жизни ощущением сказочно-богатырской силы отца и его надежной дружины. В дни невзгод конные прогулки с отцом наплывали родным щемящим чувством, придавая силы и укрепляя, вызывая теплую душевную волну благодарности и боли – одновременно.