Людмила Дегтярь - Грозный – Василий Блаженный. Истина-весть

Конные прогулки остались для Иоанна Васильевича откровением высочайшей истины, стабильности государства, русской мощи, ощущением счастья и безмятежности бытия, упрятанного глубоко внутри. Это единственное он трепетно хранил в закромах души, оно оставалось неутраченным навечно. Это было ощущение живого отца…

Но это было значительно позже, а сегодня в Кремль наплыла, захлестнув людей, тревога.

Нынче в ночь вертелся и ханыч Юрий, не позволяя вздремнуть мамке Любушке ни на часок.

– Зубок лезет! – решила Любушка и напоила младенца травяной настойкой, чтобы он угомонился. Однако Юрий Васильевич уселся на постель, вытараща глазенки на няньку, и не сомкнул их до утра. И чего уж нянька не предпринимала – нет сна у дитяти!

– Хм! Эка неугомонность! – ворчала, позевывая «мамка» Любушка. – Этак свалишься с тобой за день, не спавши!

В тот день обе «мамки» не могли уладиться с детьми.

Кремлевский двор от разноцветных нарядов ханов, князей и бояр уже напоминал пеструю сутолоку на ярмарке или Гостинном Дворе.

Выбравшись из карет, сосредоточенные гости, разодетые в шубы из ценных мехов, добротные кожухи, покрытые византийскими золочеными тканями с кружевом, украшенными каменьями, в высоких меховых шапках или боярках поспешали в Велико-ханские хоромы…

Другие выезжали из Кремля, направляясь с новостями по Первопрестольной.

В хоромах по горницам и светелкам, небрежно оставив шубы на лавках, знатные гости гомонились, сгрудившись по несколько человек, приглушенно обсуждая новости. Челядь неустанно разносила на подносах напитки и закуски.

В просторном холле, чисто выбеленном, со слюдяными цветными оконцами, как раз перед опочивальней государя, собрались ближайшие родичи и приближенные люди (человек до тридцати).

Это помещение служило приемной горницей, и было уставлено широкими лавками и резными ларями, накрытыми домоткаными коврами и шкурами зверей. В горнице бубнящим шелестом завис тревожный говорок. Тяжелое состояние государя заставляло людей вести себя деликатно и скованно.

Сумрачно-огорченные братья Великого хана: Юрий Иоаннович и Андрей Иоаннович, выбитые из колеи его неожиданной хворью, уединившись от всех, сидели на лавке. Они изредка перекидывались словечками, выставляя предположения неожиданного недуга всегда крепкого брата Василия.

Неожиданная хворь государя Василия захлестнула братьев смятением. Неотвратимо-приближающаяся беда тоскливо канючила в душах, выматывая необъяснимой тоской.

– Мало ли случалось невзгод на Руси? Вороги налетали, ненастья хлестали, поганые черными воронами кружили, но вот так гнетуще не стыла душа, – поделился Юрий Иоаннович.

– И у меня тоска рвет душу. Давит и давит… камень. – сумрачно произнес Великий хан Андрей.

– Чую, чую беду… Словно горлица неустанно бьется крылом, разливая горечь над Матушкой Русью. Кажется, уходит почва из-под ног. Бежал бы, кричал, но ни в силах помочь брату, – тревожась душой, вырвалось у Юрия Иоанновича.

Прибыли новые гости: князья Михаил Захарьин и Иван Федорович Бельской. Приветливо поклонившись, чинно поздоровались, затем степенно прошли до Ивана Ивановича Оболенского и Михаила Семеновича Воронцова.

Иван Юрьевич Голицын, Михаил Тучков, Афанасий Бутурлин и несколько бояр тихо общались меж собой, шепотом пересказывая разные случаи.

Среди этого малоподвижного собрания родичей и приближенных выделялся энергичной суетливостью дядя Великой ханши Елены – Михаил Глинский. Потолкавшись среди гостей, он периодически проникал в опочивальню государя. Вскоре появлялся с озабоченным лицом, осведомляя новостями, и ускользал встречать прибывших гостей.

По Московии да и в ближайшем окружении Глинский прослыл заносчивым человеком, имея основание, что он не последнее лицо в государстве. Глинский откровенно требовал к себе учтивого отношения. Он был на виду, однако тайно общался с католическим Ватиканом.

Вероятно, если бы кто-нибудь оказался повнимательнее, несомненно, отметил бы странное поведение братьев Шуйских с мечущимися взглядами, ведущих себя как воры: то осторожно бубнивших, то невпопад говоривших, то притворно-скорбящих, то бросающих «косяки» на братьев Великого хана.

Василий Васильевич Шуйский выражал на лице чрезмерную скорбь. Тем не менее, не пропускал мимо своих ушей ни единого заинтересовавшего его словечка. А Иван Васильевич без толку топтался, тревожась и вздрагивая от всякого звука, суетливо пристраивая свои руки.

Среди разношерстного собрания Московской знати братья Шуйские выделялись горделивостью, считая себя выходцами высокого рода Руриковичей.

Да, они были Руриковичами, но только по имени: истинного духа Рурика, радетеля державы, в них не проявилось. В сих мужах восторжествовала гордыня, искорежив чистоту Божьих истоков Высокого Рода.

Скрипнула дверь, зависая неприятно-продолжительным скрежетом. Все обернулись на этот звук. Из опочивальни государя, гуськом, поплыли знахари один за другим – семь человек. Знахарей поспешно собирали со всей волости.

– Как он? Есть надежда? – рванувшись до врачевателей, стал допытываться Великий хан Юрий Иоаннович.

Поднявшись с лавок, бояре и князья шумно задвигались, окружив лекарей нестройным собранием.

Первым знахарем оказался замысловатый с виду старик-угр из народа чудь. Старинный костюм старика, расшитый традиционной вышивкой и множеством металлических украшений, навевал таинственность и загадочность. Из-под шапки старика выбивались темно-русые завитки с проседью. Глубоко посаженные спокойные глаза строго поглядывали на князей и бояр.

Угр сдержанно поклонился знатным людям, то же самое проделали другие лекари. Не тушуясь перед важным окружением, лекарь обвел родовитых гостей цепким пронзительным взглядом синих глаз.

– Ждете?! Плох Великий Отец! Черная рука ходила! – отрывисто изрек он. – Ох, горе вам! Поплачете! – пророчески бросил старик, приведя гостей в смятение. И пробившись сквозь толпу гостей, лекарь степенно удалился.

Второй лекарь, по виду мордвин или мариец, выставил иное предположение:

– Я нахожу, у Великого хана Василия разыгравши желчь! И коль она успокоится, дело пойдет на поправку! – высказался он убедительно.

– Енто точно! От желчи может быть хвороба. – предположил кто-то из гостей.

– Негоже класть льдины на лоб! Виновна желчь. – уверенно талдычил второй лекарь.

– Не выдумывайте! Не желчь разыгралась! У государя огневица! – заспорил следующий знахарь-ведун: дородный дьячок, одетый в темный строгий наряд. – Се видно по жару в теле!

– О-о-ох, завели! Кто, что говорит, а толку нетути! – с огорчением вырвалось у кого-то из знати.