Владимир Голубев - Забытый рубеж

– У нас в Трухачёво нет аптеки, и в Каргашине тоже нема.

– А бинты у вас есть?

– Нету. Но порежу простынь.

– Я вам дам две штуки, много не могу. А после их стирайте, сами знаете, сколько их надо для увечных бойцов.

Анна вдруг расплакалась, но не оттого, что нет проклятых бинтов, а от какой-то нестерпимой обиды на всю эту невыносимо тяжкую жизнь без единого продыху, со вкусом горькой полыни, на болезнь младшей дочки Нины, на переживания об оставленных в деревне детях, о скором призыве на фронт мужа. Медицинская сестра, пожалев, что грубо разговаривала, и вспомнив, что у самой мать мается в деревне под Алексиным, смягчившись, сказала:

– Не плачьте, операцию сделали хорошо, лучше не бывает. Потом, у нас хирурги – ведь все ученики самого Залоги 4 4 Залога Анатолий Георгиевич (1873 – 1944) – известный серпуховской врач, в 1930 году организовал хирургическую службу в городе, орденоносец. , – помолчав для важности, добавила: – Орденоносца!

– Спасибо вам за заботу и слово доброе. Нечем мне отблагодарить-то вас с доктором, ведь колхозники мы. Сами знаете…

– Вы что? Лучше идите обедайте. Прощайте.

– Извиняйте.

Анна вернулась в палату и больничной кашей покормила дочку, да и сама пообедала бледным супом с перловкой и картошкой. Сердобольные нянечки собрали её в дорогу: в бутыль налили жидкой ячменной каши, в придачу выдали полбуханки чёрного хлеба. Анна на скорую руку принялась укладываться в дальнюю дорогу. Ещё с вечера к ней приходила старшая сестра Екатерина, с двадцатых годов обосновавшаяся в городе, передала кое-каких гостинцев племянникам: кулёчек конфет-подушечек, несколько мятных пряников да ещё всякую мелочь, и показала свою дочку, почти ровесницу Нины – Галю.

Уложив вещи да лекарства в заплечный мешок, она стала прощаться. В палате больные даже всплакнули, пожелав выздоровления и доброго пути мамаше и малютке, только Людка, контуженная третьего дня во время бомбёжки у Дома колхозника на площади Третьего Интернационала 5 5 Ныне площадь Ленина в г. Серпухове. , безучастно смотрела в белёный потолок, с кое-где отставшей побелкой.

Выйдя на 2-ю Московскую, Анна даже не посмотрела в сторону близкой площади и автостанции: автобусы ходили плохо да и в основном по городу. Анна пешком, так будет вернее, направилась к мосту через Оку. Ниночка дремала, и мать время от времени осторожно перекладывала её из руки в руку. Машин почти не было, она встретила подводу, груженную бочками. Да ещё через дорогу двое пацанов принялись скандировать в сторону пухленького мальчика в шортах:

Анна переложила дочь в левую руку и пошла дальше. Люди в огородах или садах около домов копали убежища – узкие щели глубиной два-три метра, накрывали их старыми досками и сверху закидывали грунтом. С августа начались бомбёжки города, и колхозница сама наслышалась небесного рёва и грома от падающих бомб. В тот день, когда в их палату поступила после операции Людка, на площади горожане стояли у киоска в очереди за свежими газетами, да рядом сбросили с фашистского самолёта бомбу. По рассказам нянечек, на следующий день выяснилось: лишь только сразу наповал убило с десяток человек да ещё и нескольких ранило. Одна из них и угодила в их палату.

Анна заглянула в аптеку, выбрала бинты поплотнее, с упованием подумала: «надолго хватит». А напоследок завернула в магазин и на последние деньги купила килограмм колотого сахара, а ещё перца да соли. А после проворно направилась за город, в сторону автомобильного моста. Почти пройдя улицу с большими каменными двухэтажными особняками, оставшимися от купцов да дворян, едва заметно перекрестилась на прикрытый лет десять назад мужской монастырь, что располагался совсем рядышком, в половине версты от шоссе. Высоцкая обитель едва-едва виднелась за крышами жилых домов, как нелепый обломок давно позабытой, ушедшей в небытие жизни, почти стёршейся из памяти. Но даже сейчас густо белённый монахами корабль, на веки вечные оставшийся в стороне от новой жизни, невольно приковывал внимание и поражал непостижимой силой духа стародавних насельников обители, сумевших поднять отвесные крепостные стены да купола на крутом холме с откосом над сонной Нарой. Монастырь не пустовал: усердно использовался как место для расстрелов в революцию, а последние годы – лишь под мелкие склады да загон для скота.

У мостов через Оку вовсю уже хозяйничали военные. Стояло два зелёных грузовика с поднятыми капотами, возле которых суетились чумазые водители. Ближе к краю высоченной насыпи, обращённой к старице и к реке, под накидкой дремала зенитка, ощетинившись в небо стволами. Один безусый солдатик лениво прогуливался у открытого шлагбаума и изредка машинально бубнил, обращаясь к чересчур любопытным прохожим:

– Проходи, проходи, не задерживай.

Анна остановилась перевести дух после долгой ходьбы. Внизу, словно с горы, она посмотрела, как под ногами сверкала голубая жила Оки, тянувшаяся с запада на восток. Нина проснулась и с любопытством завертела головой во все стороны. Всю дорогу после больницы она проспала и теперь, после недели нахождения в больнице, не могла уразуметь, где они с матерью находятся.

Их окликнул часовой, направив штык:

– Что зенки-то вытаращили, мамаша? Нельзя тут стоять.

– Да я только продышаться.

– Не велено тут дышать никому. Проходите, гражданочка, да поскорее.

– Да иду, милок, иду.

Анна благополучно миновала мост и вышла к селу Лукьяново. Пройдя деревенскую улицу, привольно раскинувшуюся вдоль Оки, она оказалась между берёзовой рощей и пойменными лугами, уже почти распаханными колхозниками. Поля охранялись, то тут, то там виднелись навесы и шалаши.

Анна всё шла напротив березняка и приметила шалашик, накрытый куском брезента, возле которого дымился костерок, и на всю округу тянулся запах свежесваренной ушицы, который манил и напоминал о настоящей домашней еде, а не той бурде, которой целую неделю кормили в больнице. Она остановилась напротив и намеревалась попроситься немного передохнуть – руки просто отымались.

Из шалаша выглянул дряхлый старик в старом полинявшем плаще и вдобавок босой. Он отставил упавшие удочки в сторону и посмотрел на Анну.

– Здрасьте, – дед ухмыльнулся беззубой улыбкой.

– Доброго здоровья. Можно я около вас посижу, дочку покормлю и сама хоть дух переведу.

– А куда, позвольте спросить, мамаша, спешите-то?

– Знать куда – до дома. Вот дочку несу из больницы. Хорошо хоть, она умаялась и вроде опять уснула.

– А ты чья будешь-то? Часом не германская шпионка?