Владимир Голубев - Забытый рубеж

– Мне самому надо у вас поучиться. А где будут входы в блиндаж?

– Почему входы? Я думал, только один, – хитро улыбнулся сапёр, и его выцветшие голубые глаза озорно засверкали.

– Как нам объясняли, подход должен быть из окопов с двух сторон и обязательно с тыловой части.

Сапёр подумал и махнул рукой.

– Согласен. Девчата, слышали, что строитель наговорил?

Три девушки ответили невпопад:

– Слышали.

– Тогда почему стоим? Начинаем копать окоп, а мы с ним перекурим и примемся перекрывать крышу. Глядишь, к вечеру управимся. Как тебя звать-то, строитель?

– Сашка.

– Ты никакой не Сашка, ты Александр. Как отца зовут-то?

– Виктор.

– Вот, Александр Викторович, привыкай. Далеко пойдёшь, если проклятая война не остановит. Несчастное твоё поколение, слышу сердцем: выкосит вас подчистую вторая германская.

– Наверно, – замялся Саша, не зная что ответить.

– А меня Егор Кузьмич кличут. Запомнишь?

– Так точно, товарищ сержант.

– Молодчина. А что у тебя с руками?

– Да мозоли вот потекли.

– Что ж вам, бедолагам, рукавицы-то не выдали?

– Не знаю.

– Погодь, девчонка тебе помощь окажет, у нас есть спиртяга в аптечке, а на ночь приложишь подорожник. Янка, бери аптечку и дуй ко мне!

Егор Кузьмич отвернулся, ища глазами неведомую Яну, а заметив, крикнул:

– Давай-давай!

Одна из девиц обернулась, отложила кирку и ответила:

– Иду-иду, только сумку возьму.

Через пару минут подошла девушка с брезентовой сумкой. Из-под белой застиранной косынки наружу выбились пряди каштановых волос, а карие глаза серьёзно смотрели на мужиков.

– Что случилось, Егор Кузьмич? Я ответственно вам заявляю: я более никакие операции проводить не буду, ведь я не настоящий медик, а, как говорится, самоучка.

– Яночка, не гуди аки пчела над ухом старика. Ну вскрыла пару чиреев у деда, так сказать, на мягком месте, но ведь всё зажило, что вспоминать-то, – подмигивая Чистову, ответил сапёр. – Не поверишь, Александр Викторович, рука у неё лёгкая, да и сама она раскрасавица.

– Только вот счастья нету. И ещё, умоляю вас, перестаньте шутить, дядя Егор.

– Да ещё мамка говорила: не родись красивой, а родись счастливой. Ладно, Руднева, только обработайте мозоли нашему горе-строителю.

Длинные пальцы дотронулись до садящих ран парня и вдруг замерли. Около уха спросили:

– Вам так не очень больно?

– Да нет.

– Ну тогда терпите, гражданин комсомолец.

Она обработала раны, незаметно дуя на розовые мозоли, и, бережно промокнув их спиртом, забинтовала.

– Вот и всё, – сказала она, глядя на побледневшего студента, ее глаза внимательно обозрели парня. – Вечером ещё можно подложить подорожник. Если что, приходите завтра на перевязку.

– Спа-си-бо.

Саше не хотело отходить от девушки, и он принялся лихорадочно придумывать повод встретиться ещё раз.

– Яна, а вы любите шоколадные конфеты? Мне в благодарность за, так сказать, заботу хотелось бы вас попотчевать сладеньким.

Девушка впервые усмехнулась, и две забавные ямочки явились на обветренных щёчках.

– Конфеты? Да ещё шоколадные. Угостите, гражданин комсомолец, а то в нашем постном меню давно не водилось ни шоколада, ни какао.

– Замечательно, я что-нибудь придумаю.

Сапёр внимательно посмотрел на помощницу.

– Язык твой – ведь это твой самый первый враг, Яна. Сколько раз я тебе доходчивыми словами втолковывал: не язви. Тут повсюду чужие уши и глаза. Хочешь поскорее вернуться на лесозаготовки, или соскучилась по бараку?

Вокруг Чистова пахнуло беспросветной тайной или просто какой-то колючей неизвестностью, от которой бегут мурашки по спине, и Саша отпрянул в сторонку, мол, я сам по себе, чтобы не слушать сторонние разговоры, как было принято в те времена, и желая заодно хотя бы прийти в себя. Да и, что там говорить, лишний раз не хотелось выказывать своего страдания перед опасной незнакомкой. Через несколько минут сержант позвал студента:

– Пойдём, паря, время не ждёт. Завтра с утра надо сдавать ответственному по укрепрайону этот блиндаж.

– Пойдёмте.

До самого вечера Чистов с Егором Кузьмичом настилали бревна на блиндаж, крепя их на кованые скобы, привезённые на телеге из кузни соседнего колхоза. Несколько раз ему удалось подсмотреть за работающей Яной: косынка сползла с головы, обнажив каштановые кудри, выбившиеся из косы. Они даже несколько раз пересеклись взглядами, как бы невзначай.

К ночи настилы были готовы, сержант и студент уходили с линии последними. Егор Кузьмич жил вместе с военнослужащими в палатках, а Саша в деревне, потому они разошлись в разные стороны. После ужина Саша обратился к учителю черчения, с которым сложились добрые отношения.

– Андрей Аристархович, можно у вас спросить?

Педагог поправил на носу очки с толстыми стёклами и, улыбаясь, развёл руки в стороны:

– Конечно, Саша.

– Вы знаете, Андрей Аристархович, я же из далёкого села приехал в Москву и только тут попробовал конфеты, такие шоколадные. Потом ещё хотел одну девушку угостить сладеньким. Вы не поедете в город и не купите мне кулёчек?

– Я-то с вами тружусь завтра, а вот послезавтра поеду за продуктами на подводе, если будет в продаже, то непременно куплю.

– Спасибо, Андрей Аристархович, вот, возьмите деньги.

– Денег не надо, после разберёмся. Вы знаете, Саша, раньше в наших университетах существовала традиция студентам ходить в гости к профессорам на праздник, отобедать. Студенты ведь, как известно, всегда голодные, так их вот поддерживали, хоть изредка.

– И вы ходили?

– Ходил и не раз.

– Добрый обычай.

– Иди отдыхай.

Ближе к полночи Чистов уже видел седьмой сон, когда его в бок затолкал Сергеев.

– Отработал, как день-то прошёл, деревня?

– Копали да блиндаж строили.

– Молодец, я тоже постарался не зря.

– Накрывайся: наверно, ночью будет заморозок, небо больно ясное.

Утром на разводе Чистова вновь отрядили с тремя студентами в помощь сержанту. Солнце, ещё не жаркое, висело над горизонтом, а в низине уже хрустела трава, прихваченная первыми ночными холодами.

Студенты принялись возить грунт для земляной насыпи на блиндаж. Девушки и женщины рядом углубляли крутой склон противотанкового рва, копошась на глубине. Ров, слегка извиваясь подобно невиданной в здешних краях анаконде, прячась, уходил всё дальше и дальше в разные стороны, то поднимаясь на небольшие склоны, то спускаясь в долины. Его глубина, выбранная вручную за прошедшие дни женщинами и студентами, была уже поболее трёх метров.

Припекало. В полдень со стороны деревни к ним стала приближаться одинокая женская фигура с корзинками в руках. Сержант как-то сразу сник и даже погрустнел.

– А вот и Мать-Люба к нам идёт.