Владимир Голубев - Забытый рубеж

Но тут между рядов учащихся зигзагом прошёл пожилой учитель черчения, щуря близорукие глаза, напомнил ребятам, что всего-то в нескольких вёрстах отсюда, на западе от дороги, и находится то самое Бородинское поле. Он то и дело махал рукой, указывая на дальний лес, за которым под сенью хмурых орлов, имперского и французского, раскинулось поле давней брани французов и русских, где никто никому не уступил в доблести и героизме. Студенты заулыбались, словно припомнили что-то родное и близкое, а в их глазах озорными искорками заиграли солнечные зайчики. Проходя чуть в стороне, Саша только и расслышал слова педагога, обращённые к ребятам из соседнего ряда:

– Другая тогда была война-то: за бесчестье считалось грабить мирное население, а тем более обстреливать дома простых жителей. Только в случае самой крайней нужды или там голода… Да только проклятые германцы в Первую мировую поломали все военные устои своими отравляющими газами и дальнобойными пушками, из которых рушили кварталы простых горожан в том же Париже.

Комсорг группы Юра Сергеев напряг крепкую спину и незаметно сжал маленькие кулаки, крикнул:

– Андрей Аристархович, получается, зверствовать первыми начали не фашисты?

– Да, Юра, так и получается, собственно, немецкие вояки в 1914 году и развязали мировую бойню, заодно перекроив под себя европейские военные традиции в отношении мирных граждан, а проклятые нацисты только довели всё до логического конца, потому и бомбят наши города и деревни, расстреливают советских граждан.

Он умолк и ещё несколько минут шёл со студентами, стараясь заглянуть им в лица, словно выискивая молчаливую поддержку или робкие приметы согласия с его словами, но парни чувствовали себя неловко и, смущаясь, отворачивались. Они хорошо помнили судьбу учительницы литературы Нелли Богдановны в белом кружевном воротничке, на уроке высказавшейся с благоговением о поэзии Гёте. Хорошо ещё, что её просто по-тихому уволили из техникума с формулировкой за «низкопоклонство перед Западом», а не отправили в потные лапы чрезвычайной тройки, там бы она долго икала, поминая в лагерях о своей любви к поэзии.

– Может, кто хочет попить или перекусить? – тем временем спрашивал Андрей Аристархович. – У меня есть, подходите не стесняйтесь. Если кому плохо, не забудьте, что в конце колонны у нас находится фельдшер Зинаида Петровна.

– Спасибо, мы знаем.

Саша тоже хотел что-то сказать, ведь он столько читал о далёкой, теперь почти забытой войне 1812 года, в детстве впитывая как губка любое упоминание о кирасирах в блестящих на солнце шлемах и латах, об уланах с султанами на шапках. Наверно, в библиотеке села не оставалось ни одной книги, которую он не прочитал бы пару раз из-за упоминаний о войне с Наполеоном. Но отрочество его миновало, по капле скатилось в полноводный Анадырь вместе с растаявшими колючими снегами, более смахивавшими на мраморную крошку, чем на здешний московский снег. И вот теперь он сам шагает навстречу пока ещё невидимому врагу, чтобы до кровавых мозолей рыть рвы и укрепления против танков да также окопы, блиндажи. Как и тогда, сто лет назад, егеря тоже возводили редуты и флеши для обороны от неприятеля. Но недалёк тот час, когда он, девятнадцатилетний комсомолец, уже самолично сразится в своей войне и будет биться до кровавых пузырей, и если бы не комсомольская путёвка, по которой он обязан закончить техникум и вернуться на Чукотку, то он бы наверняка уже воевал с ненавистными фашистами в полях под Смоленском вместе с такими же, как он, верными сталинцами. А что может быть лучше, ведь не зря народный комиссар иностранных дел Молотов ещё 22 июня произнёс в обращении к советскому народу: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами»? А может статься, он давно бы погиб смертью храбрых, в штыковой атаке поймав грудью пулю или осколок на вздохе, и лежал бы среди помятых гусеницами танков, полевых ромашек и васильков. «Ну и пусть! Зато как все! В целом мире нигде нету силы такой, чтобы нашу страну сокрушили – с нами Сталин родной, и железной рукой нас к победе ведёт Ворошилов!» – напевал про себя Саша, и сразу ему чудилось, как за его спиной встают роты и батальоны отважных героев, готовых сражаться с ним плечом к плечу.

К вечеру колонна наконец-то прибыла к месту назначения. Смеркалось, всех разместили в деревне по домам. Саша с четырьмя однокурсниками, доев сухой паёк и хлебнув из котелка бледного чая, устроился на сеновале во дворе крестьянского дома. Хозяйка молча вынесла им укрыться старые одеяла и, пожелав спокойной ночи, ушла в дом стукнув дверью.

Так начиналась новое житьё-бытьё студентов московского техникума, до этого изредка бывавших за пределами столицы, на самом краю Московской области, уже где-то рядом с фронтом. Саша из-за непривычного положения долго ворочался на сене, изредка открывая глаза и глядя в бездонное августовское небо с крупными звёздами. Кто-то сзади дотронулся до его плеча.

– Кто там? – поворачиваясь, спросил парень.

– Тихо, ребята спят. Это я – Юрка.

– Понятно. Что хотел-то?

Чистов повернулся к говорившему, но в темноте не смог его рассмотреть. Он только приметил, как блестят тёмные глаза и зачёсаны назад чёрные кудри.

– Сухарь ты, Саша, а не комсомолец. Может, ты скрытая контра или троцкист, а? Или прибыл к нам с Чукотки в качестве японского или американского шпиона? В нашем кабинете географии я несколько раз разыскивал на карте твоё Марково, нету его, вот хоть убей.

– Не там искал. Подскажу: 64° северной широты, 170° восточной долготы.

– Да шучу. Я ведь всё-таки комсорг нашей группы и не раз штудировал твоё личное дело! Ты из наших, рабочих, твой отец – охотник в совхозе, да и мать – активная труженица, внедряет передовой опыт выращивания овощей за Полярным кругом. Да, вижу, ты тоже не промах, стараешься: комсомольские собрания посещаешь, занесён в групповой актив, потом делал в январе доклад о Павке Корчагине, ребятам, помню, очень понравилось, как ты и сам чуть не расплакался. Какой ты шпион. Ты похож на доходягу, хотя крепкий парень, но здесь отъешься на свежем воздухе. Обещают хорошо кормить. Я вот хочу попить парного молочка, говорят, укрепляет здоровье, а оно нам еще сгодится!

– Да ладно, что вспоминать-то? А молочка я бы тоже попил и съел бы целую оленью ногу.

– На фронт, значит, хочешь?

– Ещё как.

– Я тоже. Армейские уставы читаю, всё, что под руку попадает об армии, всё штудирую.

– Дашь мне тоже почитать?

– Завтра.

Юра отвернулся и тоже уставился в чёрное небо, раскрашенное мерцающими звёздами да тёмными ветвями соседних яблоней.

– Знаешь, сегодня такая ночка выдалась, даже глаза не закрываются. Я ведь до нашего техникума хотел учиться по линии метростроя, ведь метро – это почти коммунизм, но завалил входной экзамен. Ну, думаю, во что бы то ни стало всё равно буду строителем и стану трудиться на стройке метрополитена имени Кагановича или пойду по партийной линии, вот и подался в техникум имени Моссовета.