Раиса Ананьева - Воспоминание о прошлом

Взял одну полудохлую лошадь и такую же корову непонятной масти и повел их потихоньку домой выхаживать. А отец впрягся в плуг и поволок его с трудом домой. Бороны они не нашли. Прихватили несколько кур. Боже мой, что делает уход с живностью! Дед утеплил хлев, настлал животным соломы, которую они тут же стали жадно пожирать. Но дед принес им сена, кормил понемножку, поил слегка подсоленной водой. Кур принесли домой, покормили и поселили за печкой. Дед ночевал теперь опять в хлеву и был счастлив. У коровы доился только один сосок и мать раздаивала его много раз в день понемножку, остальные соски лечили мазью. Молоко стало появляться с каждым днем все больше. Какая-то курочка на 4-й день выдала первое яичко, а затем стали нестись постоянно. Вот была радость, вот было счастье. Весной впрягали в плуг лошадь пахать огород. Но она еще была малосильная. Когда уставала – ложилась на пашню. Тогда дед и отец сами впрягались в плуг, и беременная мама им помогала. Трудились от зари до зари. Все это было в радость.

Не радовало только то, что происходило в деревне. Все высшие руководители сельсовета вернулись из города целы и невредимы, хвастались что их даже хвалили, их колхоз оказался лучшим, у них ведь сохранилась часть скотины, а вот в других колхозах не осталось ни шерстинки. Тем, кто не вышел из колхоза, выдали небольшую денежную премию. Собрали колхозников и тех, кто вышел, уговаривали опять вернуться в колхоз. Обещали дойный скот и птицу раздать по домам, оставить в колхозе лошадей, волов, инвентарь и семенной фонд. «Да ведь все уже разобрали», – кричали мужики. «Как разобрали – так и снесут», – отвечали им, – «Забыли тот год? Можем еще кое-кого и выслать, у нас власть никто не отбирал». Это собрание многих испугало. Не все пестовались со скотиной как дед. У некоторых она подохла, пахать было не на чем и нечем. И таких было немало. Они вступили обратно в колхоз. Да и сельсоветчики теперь по-другому стали относиться к делам, их, видимо, здорово пугнули в городе. Пьянства стало меньше. Коров они, правда, забрали в колхоз у тех, кто возвращался, но птицу оставили. Стали даже записывать трудодни, правда по ним еще ничего не платили. Но многие остались «частниками». Их пока не трогали. Однажды дед встретил в переулке Бубнова и сказал: «Если у вас дело пойдет, я тоже вступлю в колхоз». Бубнов посмотрел на него со злобой и сказал: «А мы тебя не примем. У меня на тебя зуб, забыл?» Дедушка испугался, все рассказал маме. Решили дожить до осени, собрать урожай, а потом, может, уйти с детьми. Дед останется, будет им помогать, кто его тронет.

В конце июля мама родила Аню. 10-го августа они все сидели за обедом, мама кормила Аню грудью. Вдруг мимо окна прошли члены (так звали тех, кто работал в сельсовете). Они протопали по крыльцу, распахнули широко дверь и сказали: «Вы подлежите ссылке. Выкидывайтесь немедленно на улицу». Дальше даже мама затруднялась сказать, что было. Их стали вышвыривать из дома. Дед вначале кричал, что будет жаловаться самому Сталину. Над ним только смеялись. Плакали дети. Соседи стояли молча, женщины плакали. Дед продолжал доказывать что папа-бедняк, поэтому его с женой и детьми не имеют права раскулачивать. «Ну пусть ваш зять откажется от жены и детей и его, как бедняка, мы оставим», – сказал Бубнов. Да, тогда было много случаев, когда люди спасали себя тем, что отказывались: жены от мужей, дети от родителей. Папа, конечно, не стал этого делать. Они с дедом стали собирать вещи, брали самое теплое, дед спрятал деньги за пазуху. Взяли мешочек муки, ковригу хлеба. И все. Их посадили на их же телегу, впрягли их же лошадь и под конвоем повезли на станцию Усмань. А впереди и сзади ехали такие же раскулаченные единоличники, поверившие в статью Сталина. Стоны, крики, плач неслись отовсюду. Перед погрузкой в товарные вагоны рассказывали, что некоторые бросились жаловаться в Райсовет, и их всех арестовали. В вагонах не было ни столов, ни сидений. Люди сидели и лежали на голом полу, подстелив, у кого что было. У двери сидел конвоир с ружьем. Дети вскоре уснули, мама держала все время Аню за пазухой – из всех щелей дуло. Они с папой улеглись по краям. А дед всю ночь просидел и проговорил с односельчанами. Гадали, куда их везут, что будет, проклинали Сталина, удивлялись, зачем была написана эта статья. Дед с этих пор называл Сталина не иначе как «иезуит». К утру остановились у какой-то станции. За водой отпускали поочередно, оставляя в заложниках детей. Конвой усилили, потому что за ночь несколько человек сбежало. Из их вагона убежали девушка с парнем. Она была из семьи раскулаченных, на Покров собирались пожениться, парень пытался ее отстоять, но бесполезно. Тогда он поехал с ней. И вот они убежали. Все радовались за них, благословляли их. А путь продолжался, невероятно трудный. Их не кормили, воды не хватало, становилось все холоднее. Каждый день из вагонов выносили мертвых. Наша семья растирала в блюде муку с водой и этим кормилась. К счастью, мама была молочной женщиной. Она кормила Аню только грудью и этим ее спасала. Дед иногда договаривался с конвоирами, давая деньги, и его выпускали купить что-нибудь. Дед был необыкновенный оптимист, он быстро пришел в себя, подружился с конвоирами, смешил их. Он и в мирное время в любой кампании всех веселил. «Бывало, животы все надрывали», – говорила мама. И теперь этот талант ему пригодился. Он вселял уверенность в мать, в отца, поднимал их дух. Так доехали до Котласа в Архангельской губернии, высадили их на станции Луза и погнали дальше вглубь тайги. Ссыльные несли на себе вещи, детей. Некоторые, сцепив руки, несли на таких носилках больных, стариков. А кругом были прекрасные сосновые леса, краснела рябина, калина, какие-то неизвестные им кустарники покрывали цветы. После степей их поражало все увиденное.

Наконец остановились на большой поляне. «Вот здесь будете жить», – сказали им конвоиры. – «А где жить?» – «Жить будете в том, что построите». И торопитесь, здесь зима наступает быстро. Утепляйтесь. Вон, видите кресты на стороне?» – говорили конвоиры. Все еще раньше с удивлением смотрели на эти кресты. «Здесь лежат те, кого пригнали в том году. Да пригнали их поздно, в октябре. Они все здесь и полегли. Так что торопитесь». Конвоиры говорили им правду и даже жалели их. Но всем было страшно. Уже темнело. Стали укладываться на ночлег. Дед с отцом наломали лапника, настелили кое-что, дед смастерил даже полог для детей, сварили на костре кашку, помолились и легли спать, взрослые по краям, дети и мама в середине под пологом.

С утра началась спешная работа. Люди строили жилища. Топоров и пил было мало. Договорились с конвойными – позволили отправить в город мужиков за всем нужным. Все, конечно, делалось за свои деньги, которых и так было мало. А ведь надо было еще что-то закупить из еды. Проклятая власть, отобрав у них все нажитое, не давала взамен ничего необходимого. Дед хорошо разбирался в строительстве, он один построил себе дом, лучший в селе. Он работал как заводной и стыдил отца, когда тот садился отдохнуть. К их счастью, наступившая осень была хорошей, теплой. Женщины с ребятками собирали клюкву и те ягоды, которые они знали. Конвоиры советовали собирать грибы, но люди степей плохо знали местные грибы. И все равно собирали. Собирали орехи, травы.

Читать дальше