Раиса Ананьева - Воспоминание о прошлом

Теперь от Усмани надо было добираться до деревни. Никакой подводы не было, и они пошли через весь город пешком в деревню. Надо было проходить через базар, и маму удивило, что на базаре почти никого нет. Только два продавца – один с буханкой хлеба, у второго – соленые прошлогодние огурцы. Мама купила хлеба, и они его весь тут же съели. До деревни их обогнали две подводы, не остановившиеся подвезти их. И только мужик на третьей подводе посадил их и довез почти до места, а сам поехал дальше. Деревня была темная, еле пробивался свет настольных коптилок. Они прошли до свекрови весь переулок и не увидели в домах ни одной настольной лампы, и ниоткуда не было слышно человеческого голоса. Даже не было слышно собак. У дома свекрови их не встретил пес Мазай. Мама открыла дверь в сени, и они вчетвером появились в избе, пятая – Аня – сидела по-прежнему на руках у мамы. Изба у свекрови была довольно вместительная, но треть ее занимала большая русская печь, а находилось в избе девять взрослых и два ребенка. Свекровь с четырьмя детьми, старший брат отца Иван с женой и двумя маленькими детьми, и, к удивлению матери, старшая сестра отца тетя Лиза со своим мужем Егором. Все уставились на прибывших с недоумением и тревогой. «Вот я и приехала. И внуков вам привезла», – обратилась мама к свекрови. «А Тишка-то где?» – вспомнила свекровь о сыне. «Он сошел по дороге, а мне велел ехать к вам. У меня и письмо от него к матери».

«Брат сошел по дороге, а ты-то приехала с детьми. Да ты знаешь чего тебе ждать здесь за это? Да ты и нас подводишь, мы за тебя будем отвечать», – это так накинулась на маму сестра Елизавета. Мама стала объяснять, что она приехала в семью свекрови, здесь ее место. А вот зачем здесь живет Елизавета? Пусть она тоже едет в семью к мужу Егору. Дядя Егор, человек большой доброты, всегда хорошо относился к маме. Он и сейчас стал останавливать жену, успокаивал ее, привлек к себе мальчишек Алексея и Колю. Подошли к ребятам и самые младшие братья отца, Митя и Андрей. Ведь прошло всего 10 месяцев со дня расставания, Митя и Андрей всегда ходили к ним раньше в гости и теперь потянулись к племянникам. Главный человек в семье – дядя Ваня – вообще ничего не сказал, а его жена Феня спросила маму: «У тебя дочка-то спит что ли за пазухой? Она еще не начинает ходить?» Родная дочка Фени старше Ани на 5 месяцев уже ходила вдоль лавки. Мама вытащила из-за пазухи свою дочь Аню, худющую, так и не открывшую глаз. Все помолчали, потом свекровь сказала: «Пора ужинать. Вы ничего с собой не привезли? А то я не знаю, как же буду кормить вас ужином, у нас даже и ложек не хватает». Дядя Ваня что-то сказал жене, и она начала хлопотать об ужине. Оказывается, они питались отдельно, за небольшим столом у «полатей». А свекровь вынула чугун, налила в большую миску непонятного варева бежевого цвета и положила шесть ложек на стол. Тотчас четверо ее младших детей кинулись к столу, а за ними – и мамины мальчишки. Она дала своим детям по куску хлеба, а маминым – нет, сказала, что с хлебом трудно. В мгновение ока ребята съели все и запросили добавку, но свекровь погнала их из-за стола. Потом были вылиты остатки из чугуна, свекровь, тетя Лиза с мужем и мама с дочками Марией и Аней сели за стол. Ложки были так выщерблены, что мама невольно вспомнила, какие хорошие ложки вытачивал ее отец в ссылке. На столе была такая же затируха, какую они ели в ссылке. У дяди Вани было получше. Там была каша и даже немного молока детям. И мама поняла, как же здесь бедно живут.

После ужина долго и нудно укладывались спать. Все почти улеглись на полу на старых поношенных одеждах. Под голову положили ту же рваную одежду. Хорошо, что пол был теплый. Свекровь торопила ложиться, уже догорала «копчушка» на столе, и все послушно улеглись. А мама лежала и думала: как же здесь жить, и возможно ли здесь прожить.

Мама проснулась чуть свет и, с Аней за пазухой, тихо выбралась на улицу. Она рвалась увидеть родную сестру. Чудесное степное утро заливало всю равнину, сияло и светилось. После глухой темной сосновой чащи, мама опять увидела родные, светлые и любимые просторы. Подоткнув от росы высоко юбку, она шла задами усадеб, боясь лишних встреч. Но никого она не увидела. Раньше в деревне в эту чудесную пору уже выгоняли пастись всю скотину, уже ехали в телегах мужики на свои наделы, а сейчас – затхлый покой. Но утро так искрилось замечательно, что мама даже не почувствовала острой тоски. Она торопилась, но на каждом шагу ей попадались прекрасные вещи: пышно рос медвежий лук, ярко зеленел щавель и дикий чеснок. Кругом цвело множество кустов и трав. Мама все рвала и жадно поедала и удивлялась, как же раньше она эту прелесть мало замечала и пропускала. Вот бы запустить сюда ее ребятишек. Дом сестры был на самом краю села, а в селе, как уверяла мама, было 12 верст. Но усталость она почувствовала, лишь подойдя к двору сестры. Вот высится их овальная вкусная груша, сколько у них яблонь, слив, вишен. Она увидела открытой заднюю дверь в сад, а за ней стоял и смотрел недоуменно не нее свекор сестры. Он не узнал ее. Мама подошла, поклонилась ему и тихо поздоровалась с ним. Свекор посмотрел на нее и спросил: «Вам кто нужен?». И тогда мама назвала ему себя. Ей пришлось повторить свое имя, и тогда он спросил: «Матрена, это что ты? Откуда же ты взялась?» Мама заплакала и попросила его тихонько позвать сестру, предупредить ее заранее. Свекор у сестры был очень суровый старик, сестра его боялась, мама боялась, что он не примет ее, будет отказывать. Но он только горько покачал головой и пошел в дом.

Со свекром тети Поли я познакомилась в августе 1950 года. Мне было 12 лет и мама отправила меня в гости к сестре. Я провела в городе Усмани два тяжелейших военных года эвакуации, но мы жили около станции и в селе Завальном. Меня уложили спать в сенях. Мы должны были спать с дочерью тети Поли, Марией, но каждый вечер Мария уходила гулять на «вечорку» и возвращалась к утру. Не привыкшая спать в комнате одна, и без сестры рядом, я дико боялась. А ночи здесь были такие темные, такие звездные, по небу летали какие-то метеоры, что я лежала на сенной постели и глядела вверх со страхом. На чердаке, который в деревенских сенях занимает только половину, я обратила внимание на два корыта, стоящих торчком, и обитые материей. Я спросила тетю Полю, что это за корыта. «А, да не обращай внимания. Это гробы». «Чьи гробы?» «Да свекор под старость помешался. Боится, мы не сумеем ему успеть сделать гроб, чтобы похоронить на третий день. Да у нас некоторые старики так делают. А ведь через три года деду будет 100 лет». Эти слова поразили меня. Ну кто может быть равнодушен к виду гроба, если даже он приготовлен для живого человека. А тем более такой трус, как я. А еще более меня поразил возраст деда. Нам столько рассказывали по истории и литературе про ужасы крепостного права, я сама столько начиталась об этом в книгах, что не верила в существование жителей этого страшного крепостного права. Я была прилежным историком, я знала, что отменили крепостное право в 1861 году, я потом поступила на исторический факультет. Можно представить, как заинтересовал меня свекор. Но свекор со мной даже не разговаривал, впрочем он и с другими почти не разговаривал, но его сын и тетя Поля всегда разговаривали с ним очень почтительно и слушались его. Утром все уходили на работу, оставались дома дед, я и двухлетний сын старшей тетиной сестры Насти. Я должна была следить за этим малышом и скажу, что это было настоящее землетрясение, а не ребенок. Успокаивался он, когда я пела ему песни. Поэтому я пела все время, особенно Коля любил песню «Широка страна моя родная». Дед пожаловался тете Поле, что я много шумлю. Тетя Поля просила меня петь немного тише, и я убавила голос. Когда Коля заснул под мое пение, я вышла в сад к деду. Он стоял, положив на посох руки и голову, и смотрел вдаль. И я осмелилась обратиться к нему, правда ли он жил в крепостное время, и правда, что это было очень жестокое и страшное время? Дед сурово посмотрел на меня и отвернулся. Мне было неудобно отойти сразу, и я постояла, глядя куда и он. И вдруг дед повернулся ко мне и сказал: «Да я жил тогда, много видел. Это было время трудное и тяжелое. Но оно было в сто крат лучше, чем время, в котором мы с тобой живем». Эти слова деда поразили меня. Я ведь считала, что мы живем в самой лучшей и прекрасной стране, и вдруг – такие слова. Я никому не сказала про эти слова: ни тете Поле, ни маме – никому. Я знала, что мы живем в лучшей и прекрасной стране, но знала, что такие вещи говорить опасно. Как-то вот это уживалось у нас в голове. Но я представляю, сколько надо было пережить деду, чтобы, не боясь, сказать эти слова. А ведь он не испытал того отвратительного и бездарного раскулачивания, которое пережили мои родители.