Раиса Ананьева - Воспоминание о прошлом

Тетя Поля с криком выскочила из избы и бросилась к маме. Тетя Поля всю жизнь маму называла «нянюка». Так в деревне называли старших сестер, нянчивших младших. Трудно описать их встречу, она была и радостной, и тревожной, и неожиданной. Потом их позвали в избу. Истощенная постаревшая мать и замученный ребенок, которого она распеленала и вынула из подмышки, были страшны. Аня сразу чуть слышно заплакала. У тети Поли было уже 2 дочки: Настя 4 года и Маня 2 года. Они стояли тут же, и тяжело было их сравнивать их с этой замученной девочкой.

В этой избе жили 8 человек, тут тоже было тяжко, но изба была прибрана, на столе лежала скатерть, всем хватало ложек и стаканов. На завтрак была пшенная каша, сваренная без молока, но чувствовалось в ней немного растительного масла. Аня рвалась к каше и дрожала. Мама, потихоньку жевала ей кашу, сама она еще не попробовала ее. Но девочка быстро наелась, и мама наконец-то хоть перекусила. Потом разлили чай из мяты, невероятно душистый. И маме достался кусочек сахара. И хлеб был на столе. Маме казалось что она чудесно позавтракала, она допила весь чай, и решила обязательно заваривать его детям. А потом пошли разговоры; всех пугал мамин приезд, они боялись за нее. Мама всех уверяла, что ее не имели права раскулачивать, ее муж из бедной семьи. Все кивали головой, «так-то оно так, да времена-то тяжелые, непонятные». Некоторые раскулаченные пытались вернуться, а их потом сослали, а некоторых даже посадили. Мама знала, что эти разговоры будут постоянно. Она стала просить сестру, она хочет увидеть свой родной дом, там кто-то ведь живет. Но сестра ей ответила, что дом разрушен, но не сильно, и никто там не живет. Маму почему-то это очень обрадовало. Идти к дому сестра не хотела, ей это было очень тяжко, но мама ее уговорила.

И вот они стоят у своего дома. Их дом был крайним, а за ним текла река Усманка. Дом не был заселен, были сняты двери, порушено крыльцо, вынуты окна. Сестры с трудом вошли в дом. День был очень светлый, но в доме было темно. Они оборачивались и смотрели на лавки, на полки, на полати. Здесь умерли их бабушка и мать, здесь прошла их молодость, здесь мама рожала и растила детей, этот дом построил своими руками их отец, и был изгнан отсюда. Они попали как будто в склеп. Здесь жили люди, а теперь никого нет. Проклятая злая сила отобрала у них весь скарб, а дом обрекла на безлюдье. Сестры обнялись и заплакали истошно, в голос, с причитаниями. Так плачут по умершим, которым нет возврата. Долго, не разговаривая, стояли они и смотрели на покинутое родное жилище. Потом вышли на улицу. А здесь все было залито чудесным ярким светом. Аня лежала на лавочке и спала. Мама пошла гулять по своему саду. Здесь все цвело и пахло, как ни в чем не бывало. Маму поразил и сад, и много зелени в огороде, и укроп, который никогда не сажали, а он рос всюду сам. В огороде она поразилась большому количеству растущей картошки. «Откуда ее столько?» – спросила она у сестры. «Да это же ваша картошка, вы ее посадили в прошлом году, она выросла на славу». «Неужели никто не выкопал?» «Копали, но неряшливо. Рвали руками, брали крупные клубни. А мелочь-то оставалась. Видишь, какая теперь выросла?» А ведь мои дети не знают картошки, У нас там ее и в помине не было. Пройдя сад, они вышли к реке, и мама поразилась. Их баня, недавно построенная отцом, стояла нетронутая. На ней даже висел замок. Мама пошарила под ступенькой и вытащила массивный ключ. Они с трудом стали открывать баню, ключ заржавел, но баня открылась! Здесь все было по-старому: печь не высокая, но с хорошими широкими лежанками, лавки по краям, стол большой посередине, а на столе стоял «самовар» – большой чайник емкостью с ведро. И все подстилки, простыни, банные полотенца лежали на лавках. Баня выходила единственным маленьким окном на юг, дверь была раскрыта и здесь даже воздух был лучше, чем в холодной избе.

Открыв стол, там нашли всю нужную посуду, ухваты для печки. Когда осмотр закончили, мама сказала: «Поля, я перейду сюда жить с ребятишками. Жить у свекрови невозможно.» Поля испугалась: «Я знаю, у свекрови будет жить трудно, но это твоя свекровь. А на кого ты здесь сошлешься? К тебе придерутся, если ты будешь жить самостоятельно». Сама Поля была очень напугана всем произошедшим. Она боялась ходить к дому отца, боялась брать себе какие-либо его вещи. Мама понимала эти трудности. Но она решила сделать вид, что будет жить в бане летом, а потом уйдет к свекрови. Когда мать пришла в дом отца и сообщила свекрови о своем временном уходе, та очень обрадовалась. Дома почти никого не было. Мальчишки бросились к матери с жалобой на голод. Мама собрала жалкие свои вещи, взяла ребятишек, и они опять не по улице, а задами, пошли к родному дому. Там их ждала тетя Поля, она по просьбе матери купила небольшой мешок муки и немного сахара. Началась трудная жизнь для матери. На костре из кирпичей она пекла блины из одной муки, и ей не верилось, что ребята когда-нибудь наедятся и отойдут от костра сытые, но такого никогда не было. В большом своем самоваре, похожем на чайник, она постоянно держала чай из душицы, мяты, чабреца, черной смородины. Сахар раньше был колотый, не пиленный. Она делила сахар на маленькие кусочки и поила ребят почаще, думая перебить их аппетит. В суп клались все травы, крапива, щавель, лебеда – и все съедобное. Потом все это протиралось сквозь сито, и в этот чугунок мама клала чуть обжаренную муку, и ребята съедали весь чугун за обед. Колька, самый ненасытный едок, еще долго дочиста выскребывал посуду. Ребята объели цветы акации, ели другие цветы и листья, выкапывали корни лопухов. А мама всегда держала наготове отвар дубовой коры на случай расстройства их животов. Зато спали они хорошо. Пришел дядя Егор, прибил доски к парильным полкам, мама наложила туда сухой травы и ребята спали почти до обеда, а мама уносила Аню, уходила на другой конец сада и старалась дать ребятам подольше поспать. В середине июля мама встретила колхозного возчика. «Ты что же, Матрена, хоть бы одолжила мне чего-нибудь из посылки. Я не обязан возить тебе». «Какая посылка?» – изумилась мама. «Два дня назад тебе была посылка из Москвы. Я все передал твоей свекрови. Ведь ты там проживаешь». Мама кинулась к свекрови. Там уже почти все было съедено, только в деревянном ящичке лежало немного крупы. Произошел скандал. Мама обвиняла свекровь, что она объедает своих внуков, а свекровь уверяла, что даже не разобралась, откуда что пришло. Маме пришлось уйти с горькими слезами. Недалеко у колодца несколько баб брали воду. Они все слышали. Они выразили маме полное сочувствие. Свекровь все не любили за ее жадность, сварливость и желание урвать. Они советовали маме поговорить с возчиком, конечно, придется ему отстегнуть. Мама пошла к возчику, просила все отдавать ей и ее детям, а она будет благодарна ему. Возчик обещал. Мама шла домой очень расстроенная, но в душе у нее гнездилась радость. Значит муж жив, где-то устроился на работу, прислал посылку на 10 килограмм. Дай Бог, чаще этому повторяться. А может, внутри в посылке будет какое-нибудь письмо, может, деньги. На ящике посылки мама увидела только штамп почты, обратного адреса не было, да это и понятно. Через две недели пришла еще посылка, а еще через две – другая. Половину занимало пшено, мука и сахар. Мама перещупала все, но никаких бумаг, ни денег. На посылке не указывался московский адрес и номера почт были разные. Значит, папа остерегался. Мать пересыпала в мешочек крупу, сахар и относила потом возчику. Посылки окончательно не спасали, но ведь сколько они поели клубники, которая росла в степи изобильно. Недавно мать уже стала копать понемножку картофель, добавляя его аккуратно в суп. Один раз она помыла мелкую картошку и сварила ее отдельно. Ребята жадно ели целиком, со шкурками и все просили сварить еще такую еду. Мама радовалась за ребят и как-то освободилась от своих страхов. Они жили отдельно за мостом. Мама даже не ходила к родственникам, которых было у нее полсела. Однажды она проходила мимо группы баб у колодца. Они разговорились. Одна женщина сказала: «Я недавно видела мать Барбашина. Она напоминала сыну про тех, кто вновь сюда приехал. А сын ей ответил: «Мы скоро с ними разберемся. Расправимся сурово». Женщины стали осуждать Барбашину, сочувствовали маме. А у матери сердце застыло, тревога ее никак не отпускала.