Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Где… где моя жена… – бригадефюрер, про себя, хмыкнул:

– Она, конечно, сейчас по-другому выглядит, после Лиона и остального. Если она вообще жива. Надеюсь, что да. Она в Равенсбрюке была. Надо послать туда распоряжение, чтобы ее не отправляли в крематорий, пока что… – Максимилиан закурил:

– От вас, месье барон, зависит ее жизнь. Ведите себя хорошо, и с мадам де Лу ничего не случится… – Мишель опустил веки:

– Тебе надо спасти Лауру. Он будет тебе лгать, они все лгут. Не слушай его, что бы он ни говорил. Он ее арестовывал, пытал… – теплое дыхание защекотало ухо, запахло хорошим табаком:

– Я могу рассказать вам много интересного о вашей супруге, месье Маляр. У нас в Берлине будет время для бесед… – Мишель сжал зубы:

– Не слушай его, не слушай. Просто узнай, где Лаура, и сделай все, чтобы ее спасти… – перед его глазами опять появилось фото:

– Тюремное, – понял Мишель, – но костюм я помню, с Лиона… – темные волосы падали ей на плечи, немного раскосые глаза смотрели прямо в камеру:

– Я найду ее, найду… – снимок фон Рабе ему не оставил:

– Скоро увидимся, месье Маляр… – пообещал он с порога, – к завтраку я вас не приглашаю, вам нельзя… – щелкнул замок, лампочку выключили. В полной темноте, слушая гудение самолета, Мишель прошептал:

– Даже если я пойду долиной смертной тени, я не убоюсь зла…

Опустившись на колени, Волк рассматривал, в свете фонарика, растоптанный, грязный, окровавленный снег. У покосившихся дверей музея валялись брошенные немецкими саперами упаковки взрывчатки. Мешки с песком, раньше защищавшие бывший ресторан Гунделя, выстрелами танков разметало по всей аллее. В конце дорожки, у замерзшего пруда, чернела сгоревшая тридцатьчетверка. На присыпанном снежком гравии дорожки, застыли окоченевшие трупы. Эсэсовцы и русские лежали вперемешку. Нацистское знамя, над разбитым зданием ресторана, сорвали, но советского флага видно не было.

Бой на западной окраине парка продолжался весь день. По бульвару Андрасси, с запада на восток, шли грузовики с подкреплением:

– Все равно СС обратно откатится, – сказал Волк Раулю, – они не удержат восточные окраины. Будем надеяться, что Мишель сидит в музее и носа на улицу не высовывает… – Максим предполагал, что кузен, добравшись до запасников, не стал покидать подвал:

– Оружие у него при себе, – заметил Волк, – но Мишель человек осторожный. По нынешним временам, это лучше. Он там останется до темноты. Ночью, бой, все равно затихнет… – так оно и случилось. СС отбросило русских от музея, но, судя по всему, не стало восстанавливать линию обороны. Дождавшись, пока придут его ребята, на помощь Раулю, Максим посмотрел на часы:

– Занимайтесь своими делами. Все равно, нашим евреям… – Волк, коротко, улыбнулся, – недолго осталось в подвалах сидеть. Завтра, я думаю, СС в Буду отступит, взорвет за собой мосты… – они с Раулем стояли на балконе, оглядывая пустынный бульвар Андрасси. После хмурого, серого дня, вечер оказался неожиданно ясным и морозным:

– Семнадцатое января, – вздохнул Максим, – а город с осени осаждают. Ладно, скоро все закончится. Рауль уедет в Швецию, а мы с Мишелем отправимся в рейх. Фонарик у него есть. Наверняка, бродит в подвале, изучает местные картины… – над парком, на востоке, в наступившей тишине, слышались птичьи крики. Вороны кружились у голых верхушек деревьев. На темно-синем небе выступили первые, холодные, слабые звезды. Кинув окурок вниз, Волк проследил за рассыпавшимися искрами:

– Вы будьте осторожней, пожалуйста… – Максим понял, что не видел, как самолет возвращался за Дунай: «Я мог пропустить звук, – успокоил себя Волк, – артиллерия гремела, весь день».

– Будьте осторожней, – повторил он, – особенно, учитывая, что адрес теперь известен не только нам… – за своих ребят Волк ручался, но, несмотря на заверения Рауля, что в Стокгольме адрес передавать русским некому, Максим распорядился:

– Вернешься, я приведу Мишеля, и найдем другое место. Мне так спокойней будет… – город наполняли заброшенные квартиры. Максим не доверял НКВД:

– Вдруг в Москве узнали о Валленберге, – он собирался к музею, – вдруг решили, что Рауль на англичан работает. Сообщили сведения сюда, в военную разведку армии Малиновского. Будапешт еще не освобожден, но с моих соотечественников станется лично явиться за предполагаемым разведчиком британцев… – Максим не мог не пойти к музею. Он чувствовал ответственность за Мишеля:

– Я его перевел за линию фронта, я обещал, что буду за ним присматривать. Он знает об Уильяме, единственный из семьи. Вдруг меня убьют, вдруг что-то случится… – в круге яркого, белого света снег отливал темным оттенком крови. Волк взял к музею двоих парнишек, карманных воров, но не хотел, чтобы ребята рисковали, возясь с брошенной взрывчаткой. На первый взгляд, двери так и не поддались взрывам. Максим попытался крикнуть: «Мишель!», но внутри царило молчание:

– Кажется, двери и не открывали вовсе… – он огляделся:

– Здесь столько натоптали, что следы искать невозможно. И самолет, если он здесь и был, тоже ничего после себя не оставил… – среди трупов они не нашли ни Мишеля, и власовскую мразь, как Максим звал Воронова. На бригадефюрера фон Рабе Максим и не рассчитывал:

– Но, может быть, Мишель был прав… – луч фонарика метался по аллее, – и фон Рабе прилетел сюда за картинами… – Волк свистнул парням:

– Разобьем газоны на сектора и еще раз, все проверим… – медленно двигаясь, наклонившись, ежась от колючего ветерка, он едва ни пропустил то, что искал. Блокнот Мишеля лежал в луже заледеневшей крови. Страницы были непоправимо испорчены, но Максим, все равно, их пролистал:

– Ничего не видно, но обложку я узнал. Здесь было фото наброска, из галереи Уффици, копия эскиза, который фон Рабе в Мадриде забрал… – Максим вспомнил:

– В Мадриде Мишелю блокнот жизнь спас, задержал пулю. А сейчас не удалось… – он остановился, глядя на черные полыньи, во льду, покрывающем пруд. По белому пространству гуляла легкая поземка. Парк затих, с запада тоже не было слышно никаких выстрелов:

– Словно перед бурей, – подумал Волк, – хотя понятно, что дальше случится. Эсэсовцы засядут в Буде, а русские положат еще сотню тысяч солдат, чтобы выбить немцев из города, как в Сталинграде. От Будапешта ничего не останется, одни руины… – если труп кузена сбросили под лед, то найти его сейчас, ночью, было невозможно:

– С другой стороны, – мрачно понял Волк, – зимой с телом ничего не случится. Я должен знать, что произошло. Если Мишель мертв, я должен сообщить семье, но только как… – Волк давно сказал Раулю, что не хочет пользоваться передатчиком, в шведском консульстве:

– Немцы могут его слушать, и ты не знаешь, с кем разговаривают люди в Швеции… – Валленберг кивнул: