Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй

Гауптштурмфюрер сначала хотел организовать за ней слежку, но потом зевнул:

– Зачем? Тихоня, она собственной тени боится. Даже если она в городе с отцом Виллемом развлекается, это не мое дело.

Мадам Дельпи аккуратно ходила к мессе с детьми из приюта. Учились они с поселковыми ребятишками. Барбье забрал поселковую школу под штаб. Дети теснились по сорок человек в классе. Обучали их по инструкциям, присланным из Берлина. Из программы выбросили Шарля де Костера, как неблагонадежного писателя. На уроках читали спешно переведенные отрывки из «Майн Кампф», в классах развесили портреты фюрера. Распятия, правда, в школе остались. На этот счет указаний не поступало.

Из библиотеки давно убрали книги евреев и коммунистов, устроив костер на площади. Перед бывшим шахтерским клубом, где размещалась комендатура, поставили щит, где вывешивались распоряжения администрации, коллаборационистская газета Le Pays Réel, и плакаты, призывающие вступать в добровольческую дивизию СС «Валлония». На лбу мужественного юноши, в стальной каске, с молниями каждую неделю появлялось крепкое словечко на валлонском диалекте. Барбье менял плакаты, хулиганов поймать не удавалось. С осени, с начала призыва, в Мон-Сен-Мартене в дивизию не записался ни один человек.

Мадам Дельпи принесла кофе священникам и какао детям. Отец Андре, ласково, сказал:

– Agimus tibi gratias, omnipotens Deus… – ребята наперебой продолжили:

– …pro universis beneficiis tuis, qui vivis et regnas in saecula saeculorum… – под столом Маргарита дала Гамену кусочек блина. Собака лизнула пальцы девочки.

Они все знали, как их зовут, на самом деле, знали, кто такая мадам Дельпи. Отец Андре и отец Виллем объяснили, что это игра:

– Пока идет война… – улыбнулся старший священник, – мы будем в нее играть. Нам станет веселее, милые, но надо всегда соблюдать правила… – Маргарита и ее братья начали играть еще до Мон-Сен-Мартена. Другие дети тоже приехали из католических приютов, с чужими документами. Маргарите немного завидовали, она жила в одной комнате с матерью. Все остальные предпочитали не говорить о родителях, хотя Иосиф и Шмуэль были уверены, что мать после войны заберет их домой. Об отце они не упоминали. Дети знали, что отца увезли на восток, как и других отцов и матерей ребятишек, что жили с ними в приюте. Кто-то из подростков хмуро сказал:

– Оттуда не возвращаются, поверьте моему слову… – мальчика вытолкнул из вагона, шедшего на восток, его отец. Подростка со сломанной ногой подобрал путевой обходчик. Старик скрывал мальчика дома два месяца, а потом через иезуитов его отправили в Мон-Сен-Мартен. Весь поселок тоже участвовал в игре. В церкви Маргарите даже становилось смешно. Она оглядывала заполненные людьми ряды скамей:

– Все знают, кто такая мамочка. Но никто, никогда не донесет немцам… – мадам Дельпи с дочкой ходила в гости к женам шахтеров. Им открывали заднюю комнату или кладовую. Под холщовыми чехлами стояла мебель из замка, хранились ковры и шпалеры. Маргарита слышала голоса хозяев:

– Мадам Кардозо, пожалуйста, не беспокойтесь. После войны мы отстроим замок. Переедете туда с мадемуазель Маргаритой… – молитва закончилась, девочка соскочила со скамейки. Сегодня была суббота, выходной. Мать уезжала в Льеж за провизией, а они с дядей Виллемом убирали приют. Девочка подхватила банку с фруктовым сиропом. Серые глаза дяди весело взглянули на нее:

– Дай мне хотя бы ложку забрать, милая… – Маргарита ждала конца войны, чтобы отрастить косы. Два раза в месяц в умывальной мать наголо стригла ее кудрявые, черные волосы и мазала голову зеленкой. Девочка со вздохом посмотрела на братьев:

– Им хорошо, они светловолосые… – дети шумели на кухне, журчала вода в кране. Виллем вышел в переднюю. Сестра стояла перед зеркалом, в поношенном сером пальто, в крепких ботинках. Насадив шляпку на золотистые волосы, Элиза взяла саквояж:

– Я к вечеру вернусь, как обычно. На обед рагу из мясных обрезков… – она коротко усмехнулась, – девочки пюре сделают, рисовый пудинг… – Виллем, наклонившись, поцеловал нежную щеку:

– Ты осторожней, пожалуйста.

От сестры пахло знакомо, лавандой. Она кивнула: «Не беспокойся».

Священник открыл дверь, поежившись от утреннего холодка:

– Она к причастию не подходит, я видел. Почему? Но не спросишь у нее… – Виллем перекрестил узкую спину в сером пальто. Сестра забирала с почты письма и выходила в эфир с передатчика, хранящегося под полом маленькой квартирки в рабочем квартале Льежа:

– Это опасно… – вздохнул священник, – но мне туда ездить еще опаснее. Здесь дети, два десятка, мальчишки кузины Эстер, Маргарита. Отец Андре старый человек, я за них ответственен. Одному Гамену можно бегать по округе… – в ошейник собаки вкладывали записки для Монаха. Виллем понятия не имел, кто это такой. Сестра туманно заметила:

– Чем меньше о нем знает людей, тем лучше… – Виллем согласился. В газетах писали, что немцы все еще окружают Москву, но в Северной Африке Роммель терпел поражения.

– Раньше через ирландцев можно было с Лондоном связаться… – достав из кармана рясы мешочек с табаком, Виллем свернул папироску, – а теперь мы, как на острове. Отец Андре сказал, что Элиза все равно, что вдова. Впрочем, они и не венчались с Давидом… – огибая угол церкви, белого мрамора, Элиза оглянулась. Брат покуривал, прислонившись к косяку двери:

– Если бы он знал… – морозный воздух обжигал щеки. Элиза с отвращением посмотрела на нацистские флаги у входа в бывший клуб:

– Если бы он знал, что меня отлучили от церкви… – отец Андре развел руками:

– Посмотрим, что дальше будет. Пока молитесь, раскаивайтесь в смертном грехе, в убийстве невинного существа… – отлучение мог снять епископ, но, по мнению отца Андре, прошло слишком мало времени.

Элиза наступила на изморозь, на булыжниках мостовой, голова немного закружилась. Она остановилась, подышав:

– Это дитя у нас никто не отнимет. Эмиль отправит меня во Францию, с Маргаритой и мальчиками, как паломников. Кузен Мишель заберет нас из Лизье и довезет до Бретани… – она ничего не скрывала на исповеди, честно признавшись, что собирается рожать ребенка вне брака. Отец Андре вздохнул:

– Что я могу сказать? Сейчас время такое. Крестите дитя, введите его в ограду святой церкви… – Элиза, поджав губы, ничего не ответила.

– Потом, – она быстро шла к станции, – после войны. Мы с Эмилем решим, что дальше делать… – Элиза, украдкой, посчитала на пальцах:

– Сентябрь. Эмиль рад, так рад… – она почувствовала, что краснеет. Монах ждал ее в Льеже, на вокзале:

– Всего раз в неделю мы видимся, – грустно подумала Элиза, покупая билет, – и он всегда жизнью рискует. Ему нельзя в городе появляться… – она вышла на перрон. На горизонте виднелся дымок льежского дизеля: