Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том восьмой

Иллюстратор Анастасия Данилова

© Нелли Шульман, 2018

© Анастасия Данилова, иллюстрации, 2018

ISBN 978-5-4490-7229-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пустынный, жаркий ветер реял над голым, усеянным камнями распадком, над холмами, покрытыми белым песком. Вдалеке, на горизонте, поблескивала синяя полоска моря.

Взгляд в бинокле, обежав площадку, остановился на трехметровой ограде, колючей проволоки, с пропущенным по верху электрическим кабелем. Зашелестел мягкий голос:

– Разумеется, по забору идет ток. Животные не рискуют к нему приближаться, они быстро все поняли. И другие… – он помолчал, – другие тоже… – профессор Кардозо говорил по-русски почти без акцента.

На площадке деревянной вышки, стоящей за ограждением, вихрь трепетал накрахмаленную скатерть. К хорошо заваренному, турецкому кофе и зеленому чаю, принесли сушеные абрикосы, изюм, блюдо с россыпью орехов и сочные мандарины. Пахло виргинским табаком. Опустив бинокль, Лаврентий Павлович Берия постучал американским Camel о крышку золотого портсигара:

– И где они, профессор? Мы здесь торчим полчаса, а на площадке, – он указал вниз, – пока никто не появлялся… – от ухоженной, короткой профессорской бороды веяло сандалом. Он достал доминиканскую сигару из шкатулки, антикварного серебра. Профессор носил легкий, льняной пиджак цвета сливок и итальянские мокасины, на босу ногу:

– Животные пустыни… – наставительно сказал Кардозо, – предпочитают ночной образ жизни. Остальные обитатели полигона тоже, зачастую, появляются наверху только с наступлением темноты. В конце концов, они выросли с прайдом, если можно так выразиться, и приобрели его привычки… – кроме Берия и профессора на площадку поднялся еще один человек. Кардозо бросил косой взгляд в его сторону:

– Давно его не было видно, почти полтора года. Наверное, выполнял какое-то особое задание. Он немного похудел, но выглядит хорошо… – куратор, Наум Исаакович Эйтингон, пока молчал, тоже рассматривая полигон в бинокль. Кардозо налил себе кофе:

– Я вас познакомил с папкой, Лаврентий Павлович. Эксперимент начался четыре года назад, следуя заданию, полученному от Академии Наук СССР… – Кардозо, тонко улыбнулся. Академия Наук понятия не имела о происходящем на острове Возрождения:

– Однако аспирантка пусть считает, что опыт согласован с Академией, – заметил он, весной сорок девятого года, в разговоре с Эйтингоном, – в конце концов, такие… – Кардозо поискал слово, – мероприятия, противоречат научной этике… – Наум Исаакович хмыкнул:

– Думаете, американцы этим не занимаются… – после гибели Матвея у них не осталось доступа к научным программам армии США. Кардозо почесал бровь:

– Откровенно говоря, я не психолог, не специалист, однако у американцев гораздо шире доступ к примитивным культурам. В СССР они тоже имелись, но вы перетащили людей из первобытнообщинного строя в коммунизм… – он усмехнулся:

– В результате, теорию Марра… – профессор, откровенно, скривился, – вам никак не проверить. Не то, чтобы надо было проверять эту антинаучную чушь. Впрочем… – Кардозо полистал папку, – девушка хороша собой, а остальное неважно… – бывшая аспирантка профессора, защитив диссертацию по лекарственным травам, трагически погибла. Кардозо выбрал новую девушку, психолога, специалиста по развитию детей. Эйтингон не отводил бинокля от площадки:

– Никто не ожидал, что Берия так заинтересуется экспериментом. В конце концов, все начиналось с единственного подопытного экземпляра… – теория Марра, за четыре года, оказалась разгромленной. Гвоздь в крышку ее гроба вбил лично товарищ Сталин, выпустивший работу по языкознанию:

– Но теория Марра больше не важна… – Эйтингону почудилось движение в распадке, – перед нами другой проект, иного масштаба… – Марр настаивал на происхождении языка от, как выражался исследователь, «трудовых выкриков».

– Сал, бер, йон и рош… – Наум Исаакович, незаметно, поморщился, – правильно говорил Кардозо, редкостная ересь… – перед началом эксперимента профессор подал ему справку. Выходило, что официально, подобные исследования проводили только в средние века:

– Что тоже ничем не подтверждено, – сказал Кардозо, – и вообще, нельзя считать такое исследованиями. Но тогдашних правителей интересовало, на каком языке заговорит ребенок, искусственно оторванный от человеческого общества. Они передавали младенцев глухонемым нянькам, например, или лишали их какого бы то ни было ухода. То же самое сделаем и мы, но в нашем случае, мы убьем двух птиц одним камнем, – заметил Кардозо, – изучим процесс появления языка и выживания человека, в экстремальных условиях. Это полезно, для военных целей… – Эйтингон не отводил бинокля от распадка:

– Лаврентий Павлович, – негромко, сказал он, – посмотрите. У них, кажется, есть норы… – Кардозо покашлял:

– Мы не посещаем полигон, это поставило бы под угрозу чистоту эксперимента. Я понятия не имею, что происходит под землей. К сожалению, мы пока не обладаем техническими приспособлениями, для слежки за внутренней жизнью группы. Время от времени мы забираем… – он помялся, – участников в лаборатории, используя для обездвиживания выстрелы, со снотворным… – Берия поднял бинокль:

– Над техникой мы работаем. Она пригодится и для других целей. В общем, все, как в зоопарке. Впрочем, вашим подопечным и место в зоопарке… – Кардозо, неожиданно, весело, отозвался:

– Вы удивитесь, насколько сильна человеческая личность, даже в таких условиях обитания, даже в раннем возрасте. Но, разумеется, не у всех участников… – Берия поинтересовался: «Сколько их там?». Кардозо задумался:

– Все отправки на площадку документируются. Тридцать человек, за четыре года. Однако видим мы не всех… – он развел руками, – у нас нет возможности проверить судьбу членов группы. Спросить мы у них тоже ничего не можем… – он рассмеялся, – то есть можем, но они ничего не поймут. Не забывайте, они живут бок о бок с хищниками… – волки, населявшие полигон, днем спали. Эйтингон вгляделся в распадок:

– Там совершенно точно кто-то копошится… – в ярком солнечном луче блеснули спутанные волосы, золотистого, пшеничного цвета. Кардозо кивнул:

– Нам повезло. Мы ее называем Принцессой. С нее начался эксперимент, четыре года назад… – Берия ответил:

– Я помню. Отличное физическое развитие. Я бы сказал, что ей все восемь лет, а вовсе не пять… – он повернулся к Кардозо:

– Вы мне давали читать перевод статьи, французского аналитика, Лакана, довоенных времен… – профессор кивнул: