Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том восьмой

– Но Принцесса основательно покусала кое-кого из парней, – вспомнил Наум Исаакович, – паре человек пришлось зашивать раны. Она пыталась выдавить глаза нападавшим, и вообще, ее было не удержать. Она чуть ли не по потолку бегала… – девочка спала, получив укол успокоительного средства:

– Нам предстоит большая работа, – деловито сказала Елена Сергеевна, – надо пока оставить экземпляр в комплексе. Надо записать речь, вернее, фрагменты речи, разобраться в звуках и знаках. Более того, мне показалось, что объект писал, на стене, вернее, водил пальцем. Это может быть рефлекторное движение, но на площадке встречаются выступы мела. В группе могли появиться подобия рисунков, как в первобытных культурах… – на стол поставили чеканный кофейник, черненого серебра, фаянсовое блюдо с мандаринами и орехами. На тарелках поблескивал сливочный, пахнущий розами рахат-лукум:

– Я всегда считал, что надо ограничивать сахар, в ежедневной диете… – профессор раскурил сигару, – берите лучше орехи, товарищи. Это эликсир здоровья. Вообще, надо придерживаться природной, я бы сказал, примитивной, схемы питания. Посмотрите, хотя бы, на Принцессу, – добавил Кардозо, – обычно, в условиях стресса, дети страдают так называемой психогенной карликовостью. В экспериментальных палатах есть такие экземпляры… – он поклонился в сторону министра, – я вам показывал… – Берия здесь называли по имени и отчеству, а Эйтингона именовали товарищем Котовым:

– Мы оба в штатском, разумеется, но здесь знают, кто такой Берия. Его портреты, в конце концов, печатают в газетах… – Эйтингон, медленно, чистил мандарин. Над столом витал запах крепкого кофе, американского табака:

– В общем, стоило ожидать, что Принцесса, учитывая условия ее обитания, тоже начнет отставать в развитии… – подытожил Кардозо, – однако вы видели данные ее осмотра. Отличные параметры, ростом она даже с десятилетнюю. Полового созревания пока нет, но я не удивлюсь, если и оно скоро настанет. Южный климат… – Кардозо повел рукой, – стимулирует развитие желез внутренней секреции, как у женщин, так и у мужчин… – аспирантка еще больше зарделась. Берия, с хрустом, разгрыз орех:

– Должен вас разочаровать, но Принцесса скоро отсюда уедет… – Елена Сергеевна, было, открыла рот:

– Уедет, – повторил Берия, – мы переводим ее в другую лабораторию, по соображениям научной необходимости… – Наум Исаакович, искоса, взглянул на министра:

– Она зачем-то ему понадобилась. Зачем? Ребенку пять лет, она явно не в себе и никогда не оправится. Она не сын Авербаха, не сын Поэта или мистера Майера… – Наум Исаакович давно составил аккуратные досье, на детей, могущих потом оказаться полезными:

– Но ведь он мне ничего не скажет, как не скажет, куда ее отвезут… – Берия щелкнул зажигалкой у сигареты Елены Сергеевны:

– Тем не менее, я бы хотел, чтобы вы меня познакомили с вашими заключениями, касательно Принцессы… – министр улыбался, – это поможет исследователям, которые займутся ей в будущем. Скажем, сегодня вечером, Елена Сергеевна, после обеда, у меня в апартаментах… – аспирантка смутилась:

– Если я не нужна Давиду Самойловичу, в лаборатории… – Кардозо, благодушно, ответил:

– Я сегодня работаю с фармакологами. Товарищи привезли очередной заказ, от министерства… – на острове Возрождения делали особые партии лекарств:

– После ареста врачей Иосифа Виссарионовича, именно Кардозо занимается его медицинскими нуждами… – вспомнил Эйтингон:

– То есть удаленно, ему не говорят, чьи это анализы… – профессор кивнул:

– Идите, Елена Сергеевна, расскажите Лаврентию Павловичу о ваших выводах… – Эйтингон был уверен, что Берия, под столом, давно положил руку на колено аспирантки:

– По его глазам видно, что просто так он ее не отпустит. Говорят, он вообще предпочитает несовершеннолетних… – Наум Исаакович напомнил себе о девочках и Павле:

– Молчи, нельзя рисковать их судьбой. Не интересуйся, что случится с Принцессой. Да и какая разница? Берия, наверняка, запрет ее в психиатрическую лечебницу…

По мраморному полу прошуршали осторожные шаги. Охранник в штатском наклонился к министру: «Лаврентий Павлович, срочный вызов. Москва на проводе».

Взлетно-посадочную полосу построили в отдаленном конце острова, огородив бетон колючей проволокой. Аэродром круглосуточно охранялся, патрули обходили периметр с овчарками. Отсюда не были видны унылые бараки, среди песков, владения эпидемиологов и химиков. Эйтингон поморщился от белого, беспощадного света прожекторов:

– Там все наглухо запечатано. К бревнам, как их называет Кардозо, пускают только в защитных костюмах… – опасности побега зэка, со здешнего лагпункта, не существовало:

– Здоровыми подопытные образцы можно назвать только в день оформления их в госпиталь… – заметил профессор, – потом коллеги приступают к экспериментам… – он вытер губы салфеткой:

– Должен сказать, что я весьма доволен качеством материала. Видно, что люди не голодали. Истощение, часто встречающееся среди переведенных сюда экземпляров, путает клиническую картину испытаний… – ученые, на острове, работали с арестованными бандитами, из Прибалтики и Западной Украины. Ожидая машины из комплекса, Эйтингон вспомнил:

– Между прочим, Принцесса кричала не на русском языке. Среди подростков, были не только немцы, но и литовцы, из малолетних пособников бандитов. Она слышала литовский язык, в раннем детстве… – Наум Исаакович выбросил сигарету:

– Чушь. Подростки, действительно, что-то орали, но Принцессу нашли на хуторе годовалым ребенком. Она ничего не помнит, и не может вспомнить… – Эйтингон держал пухлую, наскоро собранную папку, с отпечатанным на машинке ярлычком: «Принцесса». Он понятия не имел, куда переводят девочку:

– Берия торопится, ему надо возвращаться в Москву… – Лаврентий Павлович поделился новостями из столицы только с Эйтингоном. Наум Исаакович слушал шум моторов дугласов:

– Профессор ничего не знает. Вообще, никто, ничего не знает, пока известили только ближний круг… – Иосиф Виссарионович, судя по всему, перенес очередной удар:

– Но у него уже случались удары, – подумал Эйтингон, – правда, тогда рядом находились настоящие врачи, а не коновалы, с партийными значками. Если судить по показаниям из Нюрнберга, Гитлер, в последний год, разогнал специалистов, и сидел на уколах первитина. Но, может быть, с Иосифом Виссарионовичем, все обойдется. По их, кавказским меркам, он еще не старый человек… – Эйтингон тоже не чувствовал себя стариком:

– Шестой десяток, ерунда. Девочкам, осенью, всего восемь лет, а Павлу шесть. Пока у мужчины маленькие дети, он обязан быть молодым… – железные ворота распахнулись. На острове Берия ездил на бронированном, трофейном опеле: