Марианна Яхонтова - Корабли идут на бастионы

Переваливаясь на отекших ногах, Ивашка склонился к орудию.

– Надо попробовать, ваше превосходительство, – отвечал канонир. Он улыбался счастливой, широкой улыбкой, но, как всегда, опасался давать прямые обещания. Обнадежишь человека, а вдруг черт под руку толкнет. Выходит, что обманул, а Ивашка никогда в жизни никого не обманывал.

Вспышка выстрела озарила шканцы. Грохоча дубовыми колесами, пушка откатилась назад. Ивашка едва успел податься в сторону.

Бомба, воя и волоча за собой хвост дыма, понеслась к берегу. Через минуту в том месте, где была укрыта вторая французская батарея, словно кто-то ударил кремнем по огниву. Над растрепанным кустарником встал черный фонтан земли.

Ивашка ухмыльнулся.

– Замолчала, – сказал он так невнятно, будто рот его был набит кашей.

«Да ведь он совсем болен», – подумал адмирал. Рука его благодарно легла на потное плечо канонира.

– Хорошо, хорошо! Еще удар – и ключ Корфу в наших руках.

Никто бы не догадался, что у последней пушки стоял за комендора сам генерал Пиврон. Без шляпы, с набившейся в волосы землей, с трясущейся нижней челюстью, он, сам не зная зачем, заряжал ее при помощи нескольких уцелевших канониров.

Пока солдаты и матросы, находившиеся под командой Балашова, вытаскивали на берег пушки, капитан-лейтенант, осмотрев местность, сказал Метаксе:

– Здесь царит как будто безлюдье. Но не должно ему верить. Будьте бдительны, Метакса. Мы атакуем батарею с южной стороны. Утес высок, но тут идут уступ за уступом, и легче достигнуть цели.

Подозрения Балашова оправдались.

Едва десантный отряд миновал скалу, дорогу ему преградил ров. Тотчас грянул ружейный залп. Шедший рядом с Метаксой турецкий матрос упал.

– Лестницы, доски! Живо! – крикнул Балашов.

Матросы перебросили лестницы с одной стороны рва на другую.

– В штыки, ребята! – крикнул Балашов.

Французы, однако, не приняли рукопашного боя. Пригибаясь и прячась за поваленными стволами деревьев, за камнями и выступами скал, они искали убежища за полуразрушенным валом батареи.

Русские и турки преследовали их, не отставая ни на шаг. Они взбирались за ними на уступы утеса, перескакивали расселины, продирались сквозь колючий кустарник и ворвались на одну из береговых батарей.

Батареи, собственно, уже не было. Огонь русской корабельной артиллерии уничтожил здесь все. Земляной вал был изрыт бомбами; сорванные с колес пушки наполовину засыпаны землей. Всюду валялись банники, ганшпуги, рога, из которых высыпался порох.

Слышался лязг сабель, бешеный крик турецких матросов.

Не найдя спасения за валом батареи, французы отступили к садам Пиери.

Парусник Трофим поднял сбитый ядром флагшток и сорвал с него неприятельский флаг. Балашов тут же приказал поднять сигнал, извещавший, что батарея занята.

В холодной синеве неба сверкали желтые дуги пролетавших ядер.

Весь остров Видо, от вершины до линии прибоя, был окутан клубами дыма.

На центральном редуте собрались французские беглецы со всех батарей. Генерал Пиврон без конца повторял:

– Держитесь, мои храбрецы! Шабо пришлет нам помощь.

Он никак не мог понять того, что происходит. «Ведь русский адмирал должен был штурмовать крепость, а не остров, – растерянно думал он. – Ведь так никто не делает. А я не могу угадывать того, чего никто не делает. И почему все это обрушилось на меня? Хорошо, если я не переживу несчастья. О, моя бедная Мари!»

Отсюда, с вершины горы, были видны синяя полоса пролива и обе крепости Корфу в курчавых облаках дыма. Мелкие французские суда теснились в гавани около мола, а корабль «Леандр» и фрегат «Ля Брюн» вели бой с кораблями «Святой Петр» и «Богоявление».

Пиврон поминутно наводил трубу на пустынную полосу земли по ту сторону пролива. Там, вдоль берега острова Корфу, шла крепостная стена. В ней виднелись небольшие ворота. Горловина пролива между Корфу и Видо была наиболее удобна для переправы подкреплений. С севера пролив прикрывали батареи новой крепости, с юга – батареи старой крепости.

Огонь русских и турецких кораблей по центральному укреплению Видо все усиливался. Ядра уже не раз перелетали через остров и падали в пену пролива.

– Ничего, наша высадка пройдет. Расстояние столь невелико, – вслух говорил Пиврон. – Шабо умен, он знает, что, если падет Видо, судьба Корфу будет решена. Ведь отсюда город и крепости будут перед русскими как на ладони.

И, догадавшись, что таков замысел Ушакова, Пиврон окончательно утвердился в мысли, что подкрепление будет послано. Почти в тот же момент Никольские ворота раскрылись, и отряды французских войск направились к берегу, где стояли лодки.

– Помощь идет! – радостно закричал генерал Пиврон. – Ну, теперь, друзья мои, мы сбросим русских обратно в море. Их здесь малая горсть, не больше, а турки в счет не идут. Грабить они умеют, а сражаться предоставляют другим.

Переходя от орудия к орудию, Пиврон ободрял канониров:

– Все хорошо! Все хорошо! Видо останется за нами. А вместе с Видо несокрушимы будут и твердыни Корфу – Адъютанту он приказал: – Наблюдайте за движением наших десантных судов. Дело будет жаркое. Мы покажем русским, как умеют сражаться французы!

Из-за кустарника показались шапки русских матросов, и генерал Пиврон приказал открыть огонь из орудий и ружей. Многочисленные мелкие суда с французами в это время начали форсировать пролив.

Балашов видел с вершины горы, что французы посылают на Видо большое подкрепление. Надо было действовать осмотрительно и беречь людей. Он приказал солдатам и матросам окопаться и установить орудия.

Между тем Сенявин на корабле «Святой Петр» и Шостак на фрегате «Григорий», занимавшими по диспозиции места между старой крепостью и Видо, первые заметили, что французы направляют на остров подкрепление.

Оба корабля были под парусами. Они тотчас двинулись в пролив, несмотря на то, что с крепостных батарей, с корабля «Леандр» и фрегата «Ля Брюн» на них обрушился шквал ядер и картечи.

– Бейте по «Леандру» и по десантным судам! – крикнул Сенявин лейтенанту артиллерии. – Чтоб ни одна лодка, ни один баркас не достигли цели.

– Эти подлецы, – воскликнул Шостак, – думают испугать нас своими картечами! Нас, русских! К «Ля Брюну»! Сомкнуть дистанцию! На расстояние ружейного выстрела! Топить французскую высадку! Все!

Пороховой дым сплошной пеленой затянул пролив.

Мачты кораблей медленно двигались в этом белом мареве, которое то редело, то сгущалось после каждого артиллерийского залпа. Ослабевший ветер гнал дым к югу, к оконечности мыса Дезидеро.

Адъютант генерала Пиврона, стоя на бруствере, не выпускал из рук подзорной трубы. Несмотря на рвавшиеся позади него бомбы, он докладывал весьма оживленно: