Николай Рогаль - На восходе солнца

Вскоре нахлынувшая толпа остановила обоз. Публика, арестованные, конвоиры-красногвардейцы, вооруженные милиционеры — все смешалось.

Пользуясь сумерками и суматохой, какие-то неизвестные личности прямо на глазах у красногвардейцев стали растаскивать из саней груз — японские винтовки и пачки патронов. В возникшей давке конвоиры не решились и не могли пустить в ход оружие. Да этому воспрепятствовала бы гражданская милиция, которая только ждала сигнала Языкова.

К счастью, подоспела еще горсточка красногвардейцев, и порядок был восстановлен. Публику оттеснили. На передних санях, возвышаясь над толпой на целую голову, стоял знакомый Логунову боцман и зычно распоряжался.

— Так их — в печенку, селезенку, деву Марию... — Он продолжал виртуозно ругаться, а вокруг восхищенно замирали знатоки жанра.

— Ну и кроет, стервец! — сказал кто-то.

Ругань боцмана остудила чрезмерно разгорячившиеся головы. Он, видно, на это и рассчитывал.

— С дороги. Прочь с дороги! — кричали ободрившиеся конвойные.

Арестованные, а за ними и обоз двинулись дальше.

— Что это у вас происходит? Я ничего не пойму, — спросил Логунов, шагая рядом с боцманом.

— Да вот контрам здешним дружки с той стороны подкинули обоз. А наши перехватили его. Арестовали субчиков, — стал рассказывать боцман, одновременно зорко поглядывая по сторонам. — Видал, какие тут штуковины? — Он на ходу нагнулся к саням, выхватил из ящика винтовку, мягко клацнул затвором. — Обрати внимание, густая фабричная смазка. Значит, прямым рейсом сюда доставили.

— А при чем здесь японцы?

— Вот это я и хотел бы знать! Чего они лезут? — Последовал так называемый «малый боцманский загиб». Отведя душу, он продолжал: — Ловить рыбку в мутной воде хотят. Языкова допросить, так небось скажет. Хотя — нет. Он сегодня нахальный. Послушай, Языков, какого черта ради затеяли вы канитель? — прибавив шагу, спросил он у арестованного.

Тот с веселой наглостью бросил:

— Доживешь до утра — узнаешь.

— Ты сам доживи, курва! — и к удовольствию конвоиров моряк с ритуальной точностью без запинки выпалил «большой боцманский загиб».

— Ну ты и матерщинник! — уже серьезно сказал Языков.

— Отдали бы тебя мне в науку — научил бы... — мрачно пообещал боцман. — Ладно. Теперь сами доведем. Ступайте, ребята! Спасибо.

Присоединившийся к конвоирам красногвардейский отряд скорым шагом двинулся к телеграфу. Логунов пошел с ними.

В аппаратной скучали три дежурных телеграфиста, стрекотал «морзе» и ползла бесконечная лента тире и точек.

— С Хабаровском работаете? — спросил Логунов.

— Вся связь на Приморье идет через нас, — охотно ответил молодой телеграфист.

Два других косо поглядывали на Логунова и на красногвардейцев, занявших места у окон.

— Ребята, ведь вас с улицы прекрасно видно. Пальнет еще кто, — сказал Логунов. — Что за новости передавали сегодня? — продолжал он затем свой разговор с телеграфистом.

Тот бегло посмотрел записи.

— Пожалуй, вас это мало обрадует, — с усмешкой заметил он. — В Бресте подписан мир с немцами. Принят их ультиматум. Позавчера кайзеровские войска заняли Киев. Через станцию Куэнга проследовал экспресс, которым едут из Петрограда во Владивосток миссии иностранных держав. — Продолжая листать дальше записи, он говорил: — Дутов бежал из Оренбурга, но это было на прошлой неделе... А вот как раз для вас!.. Избран Сибирский Совет Народных Комиссаров. Председатель — Шумяцкий. Комиссар по военным делам — Лазо.

— Извините, — перебил подошедший пожилой телеграфист. — По правилам мы не можем знакомить посторонних лиц с перепиской.

Логунов спустился вниз и на лестнице встретил солдата, того самого, с которым они днем разгоняли эсеровский митинг.

— Вот что, дружок. Дело-то плохо, — сказал тот встревоженным голосом. — На улицах казачня. Подняли их по тревоге. Собираются возле войскового правления. Потребовали отпустить Языкова и задержанных японцев.

— Ну и что?..

— Отпустили. Говорят, не стоит гусей дразнить, — солдат махнул рукой.

— Тогда я побежал в Совет, — сказал Логунов.

Чувство тревоги еще больше охватило его, когда он вышел на улицу. Возбуждение заметно усилилось. В свете редких уличных фонарей мелькали фигуры вооруженных людей. На рукавах у них белые повязки, хорошо заметные в темноте. По улице во всех направлениях скакали конные. «Эге, да гут все делается по расписанию», — подумал Логунов, прибавляя шагу и стараясь держаться в тени домов.

Было около девяти вечера, когда раздался первый выстрел. Народу на улицах сразу поубавилось.

Где-то недалеко во дворе отчетливо звучала команда на чужом, нерусском языке. Знакомо звякнули примкнутые штыки.

«Полундра!» — сказал себе Логунов и сунул наган в карман шинели, грея ладонью шершавую рукоятку.

К счастью, было темно, и на Логунова не обратили внимания. В пять минут он пробежал расстояние до поворота к зданию Совета. Оттуда доносился гул голосов.

Вдруг кто-то дернул его за руку и увлек к калитке.

— Тихо, браток! Не шуми, — сказал над ухом знакомый голос боцмана. — Гляжу, топаешь... прямо чертям в лапы.

— Я в Совет.

— Поздно, браток! Эх, разрази меня японский бог с царскими жандармами! Куда глядел, старый дурак? Сотню линьков по николаевской плепорции за это, — шепотом корил он сам себя, прислушиваясь к выстрелам.

— Значит, мятеж? — сообразил Логунов. Он был ошеломлен таким неожиданным развитием событий.

— Да, захватили нас, как кур на насесте. — Боцман выругался свистящим шепотом. — Похватали работников Совета. Арестовывают делегатов крестьянского съезда.

— А Мухин? — спросил Логунов.

— Взяли и его, — продолжал боцман. — Да есть в городе пролетариат! Он Советскую власть в обиду не даст. Что, наши еще на телеграфе? — быстро спросил он, осененный какой-то новой мыслью.

— Я уходил, были там.

— Добро. Слушай, — сказал он тоном приказа. — Тут в соседнем дворе пара коней в санках. Должно быть, в случае неустойки хозяин в Сахалян собрался мотнуть. Ну, разумеешь? Надо наших предупредить в Астрахановке. С утра пусть двинут как следует по затылку этой сволочи. И как бы казачня сама туда не кинулась, — тут же высказал он свое опасение. Привлек Логунова поближе к себе и стал шепотом объяснять ему, как следует ехать, чтобы избежать казачьих застав.

— Скажешь Марку Варягину: пусть действует по обстановке. В оба глядеть. Еще запомни: хотели мы с Никанорычем в последнюю минуту поднять 2-ю батарею, провод казаки оборвали. Не исключено, возьмут они пушки. Тогда вся надежда на «Орочанина».

— Про вас спросят... что сказать?

— Скажи, что дерусь, — ответил боцман без промедления. — Тут к утру заваруха начнется. Вот телеграмму отбить бы в Хабаровск, — добавил он озабоченно и двинулся в темноту. — Пошли. Некогда прохлаждаться...