Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

Сейчас он вместе с уста Нусратом, Абидом, Худай-берганом и учениками работал как одержимый, сам клал кирпичи над входом, ханакой и сводом алтаря. Все молчали.

…Вечером того же дня дверь в комнату, где находилась измученная страхом Бадия, снова отворилась. И снова вошел ее палач с ножом в одной руке и с чашкой в другой. Он поставил чашку поближе к Бадие и поглядел на нее:

— Ну? Обдумала все?

Бадия не шелохнулась.

— Только напрасно себя мучаешь.

— Не подходи! — снова закричала Бадия. — Можешь убить меня, но ничего не добьешься. — Она с ненавистью смотрела на этого зверя, который, казалось, кинется на нее и загрызет.

Бадию мучила нестерпимая жажда, губы пересохли и потрескались.

«Что я наделала, что я наделала? — беспрерывно корила она себя. — Зачем не раздумывая кинулась в эту пропасть? Лишилась рассудка? Неужто мне суждено умереть здесь позорной смертью?»

— Здесь и сгниешь! — крикнул ее палач, как бы в подтверждение ее мыслен. — Вот вода, выпей.

Он снова запер дверь и исчез.

Бадия потянулась было к чашке, но тут же отдернула руку. Страшная мысль пронзила ее: в воде снотворное! Она быстро выплеснула воду на пол.

В середине ночи дверь снова отворилась. Со свечой в руке, крадущимися шагами вошел все тот же страшный незнакомец.

— Ага, воду вылила! — Он оглядел Бадию с головы до ног. И хотя Бадию бил озноб, он понимал, что она не боится ножа и готова к смерти.

— Ну и подыхай как собака! — заорал незнакомец и, с силой захлопнув дверь, запер ее.

На рассвете он появился снова. В который раз повторилась все та же сцена. Заходил он еще дважды, угрожал, уговаривал.

— Уступи! — требовал он.

Но Бадия отрицательно качала головой.

— Уступи! — снова орал незнакомец.

— Выпусти меня! — наконец с трудом произнесла Бадия.

— Ты убила моего товарища!

— Я защищалась. Все равно ты ничего не добьешься. Убей меня! Если решил убить, чего же тянешь?

— Мне жаль твоей молодой жизни, глупая! И помни, твои родители не переживут твоей смерти.

Бадия молчала.

— Ну что же, пеняй тогда на себя.

Незнакомец ушел, но через минуту подкрался к отверстию в стене и сказал:

— Слушай, если хочешь, я увезу тебя из Бухары.

Я соврал тебе, я не сын банщика, я человек богатый, мой отец вельможа. А здесь ночью к тебе заберутся крысы и джинны.

Бадия не отвечала. Послышалось шарканье шагов.

Злодей ушел со двора.

Едва заглохли его шаги, Бадия без сил опустилась на пол. Боясь лишиться последних сил, она подобрала с пола тонкую лепешку и с трудом сжевала ее. Так она просидела до рассвета.

…Уже второй день Зульфикар носился по городу и вконец выбился из сил. Утром он снова выбежал из дома и направился к воротам Морози Шариф и Шейх Джалал. На углу одной из улочек какой-то придурковатый с виду мальчишка вдруг остановил его и показал на запертую дверь во дворе.

— Нечистая сила, нечистая сила, — бормотал он, бессмысленно тараща глаза.

Зульфикар отмахнулся было от него и пошел дальше. Но вдруг остановился:

— Где? Где нечистая сила?

— Вон там, — мальчишка поднялся с камня, на котором сидел, подошел к калитке и приложил ухо, Здесь!

Зульфикар подошел и прислушался. Он едва уловил доносящийся откуда-то слабый голос: «Помогите, люди! Помогите!»

Зульфикар толкнул калитку, но она была заперта. Он вскарабкался на забор, оттуда на крышу и спрыгнул во двор. Откуда-то снова донесся голос: «Помогите!» Зульфикар кинулся к двери и увидел тяжелый замок. Откуда только взялась у него сила, воистину нечеловеческая сила, но он налетел на дверь, вышиб ее вместе с косяком и очутился в темном проходе. Из-за внутренней двери был слышен слабый женский голос. Зульфикар схватил выломленную дверь и начал ею бить по следующей двери, ведущей в комнату. Тут требовался бы топор, но не бежать же за ним домой. Он колотил и колотил по двери, пока не вышиб ее, и шагнул в полутемное помещение. Напротив него, прислонившись к кирпичной стене, стояла Бадия с осколком кирпича в руке.

Зульфикар огляделся. На полу валялся поднос и вокруг него рассыпанные лепешки.

— Что случилось? — Зульфикар подошел к жене.

Бадия молча глядела на мужа. Зульфикар легко поднял ее на руки, и только тут она, обессилев, выронила осколок кирпича. Так с Бадией на руках Зульфикар отправился домой. По дороге, кроме того же придурковатого мальчика и какой-то женщины, он никого не встретил. Зульфикар внес Бадию в их комнату и положил на постель. Она попросила пить. Напившись, Бадия успела лишь сказать! «Это люди Чалаби» — и потеряла сознание.

Оставив у постели Бадии мать и сестер, Зульфикар кинулся к табибу. Затем побежал на стройку сообщить зодчему и своему отцу, что Бадия нашлась, а оттуда кинулся в махаллю Намазгох, торопясь сообщить Масуме-бека счастливую весть.

Все родные и близкие собрались в доме Зульфикара.

Узнав от Исмаила Исфагани, что Бадию нашли в пустом доме, есаулы бросились туда, но никого не обнаружили. Начали искать хозяев…

Лишь к полудню к Бадие вернулось сознание и она подробно рассказала Зульфикару о том, что с нею приключилось. Похититель сам сообщил ей, что по приказу Ахмада Чалаби приехал из Хорасана, чтобы обесчестить дочь Наджмеддина Бухари и тем самым навлечь на него горе. Зодчий не перенес бы позора, и строительство медресе приостановилось бы надолго.

От правителя города тут же последовал приказ задержать человека с приплюснутым носом, со шрамом на подбородке и в красном чапане, в какие бы ворота он ни пытался ускользнуть. Было приказано тщательно обыскивать все караваны, выезжающие из города.

Был с пристрастием допрошен мальчишка, бродивший обычно по той улице, где он и остановил Зульфикара. Выяснив также, что хозяин дома живет и работает в Галаосиё, послали и за ним. Целую неделю шли розыски, но человек со шрамом как в воду канул.

Через несколько дней, прослышав о строительстве медресе, приехал в Бухару Ходжа-табиб, что было весьма кстати. Зодчий просил его заняться здоровьем Бадии.

И Ходжа-табиб стал навещать больную дважды в день… Возмущенный и встревоженный Шах Малик-тархан не счел возможным скрыть от Улугбека происки Хорасана. Он сообщил в Самарканд о том, что Хорасан вновь сует свой нос в дела Мавераннахра и ведет себя враждебно. Похищение дочери зодчего, строящего медресе по личной просьбе Улугбека-мирзы, было не единственным злодеянием хорасанцев. Настораживало и внушало опасение все возраставшее влияние его светлости Ходжи Мухаммада Порсо и улема [50] Улем — верхушка мусульманского духовенства. .

Бухарские вельможи и чиновники склонны были прислушиваться не к приказам правителя города, а к словам шейх-уль-ислама.

Мирза Улугбек сразу понял, что здесь не обошлось без козней его младшего брата Ибрагима Султана, хотя тот находился далеко от Бухары.