Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

— Ахмаду-мирзе стало известно о том, что мы идем на Фергану. Когда мы еще не достигли Баландчакира, он уже начал готовиться к отпору. Сведения, дошедшие до нас, свидетельствуют о том, что ферганцев много меньше нашего, а опытных воинов среди них и вовсе мало. Люди их пребывают в страхе… Мы по сей день ждали посла Ахмада-мирзы, но он не явился. Мы ждали его посла и в Самарканде. И на наши послания ответа не поступило. В Ахсикенте, Хоканде, Андижане убиты верные люди моего отца. Кое-кто из высокопоставленных вельмож вынужден был бежать из Ферганы в Самарканд… Убит и Абдукаххар Дулдай — отец присутствующего здесь тысяцкого Ибрагима Дулдая. Я хочу напомнить вам, что руки Ахмада-мирзы обагрены кровью, немало подлых дел совершил Мирза, и чаша нашего терпения переполнена. По распоряжению нашего отца я веду вас в бой…

Шейх-уль-ислам начал читать молитву и, словно, заклиная, подул на царевича и военачальников. Наступило молчание. Затем Улугбек продолжал:

— Я поеду впереди быстроногих наездников Ибрагима Дулдая. Впрочем, не будем торопиться, пока не достигнем степей Яккатута. Как только завидим врага, то, по моему приказу, — вихрем налетим на него. Амир Давуд Барлас будет на правом крыле и пойдет со своими воинами на полверсты позади. Как только мы нанесем первый удар, кинется в атаку барлас. Это будет вторым ударом. Шах Малик-тархан будет на левом крыле. Его воины совместно с воинами Якуббека нанесут завершающий удар. Если будет угодно всевышнему, мы опрокинем врага.

— Воистину царский план! — проговорил Шах Малик-тархан. — Тут ничего нельзя ни изменить, ни добавить. Все мудро и ясно! Но у меня есть небольшая просьба к его высочеству.

— Говорите!

— Нельзя ли мне пойти с быстрокрылыми соколами Ибрагима Дулдая? В первую атаку. Вы же вместе с орлами Якуббека завершите натиск.

Это предложение поддержал и Мухаммад Аргун.

— И таково желание вашего отца, — добавил Амир Барлас. — Ваш дед всегда завершал бой. И в этом есть свой смысл, и смысл немалый. Первые воины постоянно на прицеле вражеских метких стрелков, И в битвах с Тохтамышем, с Баязетом, с хорезмшахами ваш дед всегда держал левый фланг…

Улугбек улыбнулся. Он знал, что тархан верен ему.

— Ладно, поменяемся местами, — согласился он и поблагодарил Шаха Малика-тархана.

Военачальники поднялись и разошлись к своим людям. Слуги убрали ковры, свернули шелковые одеяла и погрузили на арбы. Вскоре бескрайняя степь запестрела фигурами всадников. Нукеры оседлали для Улугбека гнедого по кличке Йульбарс. Это был могучий, но поджарый конь с широкой грудью. Йульбарс и впрямь чем-то напоминал тигра. И даже утверждали, будто ноги его похожи на тяжелые тигровые лапы. Он не мог спокойно стоять на месте, грыз удила, рыл землю копытом. Редкий конь мог сравниться с Йульбарсом. В бою он обычно становился на дыбы, напирал грудью на коня противника, кусал его. «Прыгает, как тигр», — удивлялись люди. Никогда Йульбарс не наступал на распростертого на земле человека, боясь сбросить своего хозяина. Знатоки клялись, что цена такому коню не менее десяти тысяч золотых таньга. Когда Улугбек взошел на самаркандский трон, йульбарса привел ему в дар бухарский бек. Конь был обучен для сражений и походов. Был у Улугбека и второй конь, по кличке «Белый голубь». Этот предназначался для торжественных случаев. Белоснежный красавец с густой и пышной гривой и важной поступью. После боя Улугбек гарцевал на нем перед рядами побежденных, стоявших со склоненными головами.

Все глядели, как молодой царевич садится на коня. И как только он вскочил в седло, бесчисленное войско, огибая реку, двинулось к Канибадаму. А Белого голубя вел в поводу чуть позади один из воинов Якуббека.

Большое войско, разделившись на три части, двинулось степью вдоль берега прямо на Канибадам, не сворачивая к Кукчаку. Когда Канибадам остался позади, солнце стояло уже в зените. Как и предсказал Мухаммад Аргун, на востоке поднялось облако пыли.

— Что это? — спросил Улугбек скакавшего рядом Якуббека. — Не стадо ли?

— Надо полагать, стадо, ваше высочество, — ответил Якуббек.

— Вовсе нет, — возразил Мухаммад Аргун, — Это войско Ахмада-мирзы.

— Точно так, — подтвердил остробородый невзрачный и худой человек, глянув на царевича.

— Ошибаетесь, — улыбнулся Улугбек, — все же это стадо. Якуббек совершенно прав. Пусть зоркие воины поглядят сами, это же стадо!

Мухаммад Аргун догадался, что царевич шутит. И прекрасно он понимает, что пыль подняло войско противника. Улугбек скакал на своем Йульбарсе, и улыбался, вселяя в души воинов отвагу и мужество.

— Ясно… — протянул Аргун.

— Ну, а раз всем ясно, скачите немедля к господину Шаху Малику-тархану, пусть начинает — его ход. Вперед на стадо!

Мухаммад Аргун стегнул коня, спеша передать приказ царевича. Через минуту войско Ибрагима Дулдая, подняв огромное облако пыли, с криком и гиканьем ринулось в атаку на ферганцев. И еще через минуту начался хаос: ржали кони, свистели сабли, степь огласилась криками, ревом, воем. Кони вставали на дыбы, мечи сверкали в лучах солнца. Будто в водовороте, смешались люди в кровопролитном бою. Никто не обращал внимания на свалившихся наземь, раненые кони в страхе метались среди людей. По знаку царевича Мухаммад Аргун поскакал к Амиру Давуду Барласу, с тревогой следившему за царевичем из-за холма. Увидев скачущего Аргуна, он со своими воинами ринулся в бой. И вслед за ним сам царевич с Якуббеком присоединились к атакующим с левого фланга.

Ахмад мирза, приведший большое войско, вот уже полтора часа наблюдал за боем. Он понял, что терпит поражение. Если сражение продлится еще час, не останется в живых ни одного его человека. Собрав с десяток воинов, Ахмад пустился наутек. Около ста всадников поскакали вслед за ним. Ибрагим Дулдай, начавший атаку, с сотней нукеров бросился за Ахмадом. Ферганцы, поняв, что их военачальники покидают поле Соя, разбежались кто куда. Многие соскакивали с коней и бросали оружие.

Ахмад мчался не в сторону Хоканда, а прямо к Ашту. Но Ибрагим Дулдай все же настиг его.

Войско, разделенное на три части, снова объединилось и двинулось в сторону Хоканда…

Низамеддин скакал с обнаженным мечом в группе правого фланга под предводительством Амира Давуда Барласа. Уже целый час его кружило в вихре боя. Он рубил направо и налево, валил врагов с коней. С одним из вражеских воинов ему пришлось повозиться всерьез, оба не желали уступить друг другу. Какой-то конный, пятившийся почему-то назад, разъединил их. Забыв обо всем на свете, не понимая, что происходит, опьяненный битвой, Низамеддин как лев кидался на любого, у кого не было самаркандской метки на одежде. В пяти шагах от него какой-то всадник кубарем скатился с лошади, но тут же вскочил и, отряхивая пыль с одежды, затравленно огляделся по сторонам. Но еще через мгновение голова его скатилась с плеч, тело грохнулось оземь и затрепетало. Увидев фонтан крови, брызнувшей из шеи убитого, Низамеддин отвернулся. На одежде этого воина самаркандской метки не было. Усы и борода его были с проседью, и Низамеддину подумалось, что, должно быть, пожилой человек. Вдруг испугавшись, что и ему вот так же отрубят голову, Низамеддин оглянулся и кинулся к сражавшемуся с ферганцем самаркандцу. Подскакав, он с размаху рубанул по плечу ферганца, свалил его с коня. Уже терявший силы самаркандец благодарно глянул на него. Теперь они вдвоем повернули налево и устремились к сражавшимся, туда, где звучно лязгали сабли. В гуще боя Низамеддин то и дело искал глазами своих друзей — Шадманбека и Абуали. Увидав бегущих воинов, Низамеддин понял, что ферганцы дрогнули. Шагах в двадцати Низамеддин увидел воина, сошедшего с коня и кинувшего оружие на землю. Подскакав к нему, Низамеддин поглядел на склоненную голову и не тронул его. Саблю он положил перед собой на седло и вдруг увидел запекшуюся кровь. Ему почудилось, будто со лба его струится обжигающе горячий пот. Он поднес ладонь ко лбу — утер пот, но ладонь мгновенно окрасилась алым. Низамеддин приподнял шапку, она вся пропиталась кровью, а он и не заметил, что ранен. Голова разламывалась от боли. Сидя в седле, он поглядел на кинувшего оружие ферганца: тот, увидев кровь, каплями стекающую со лба Низамеддина, отвел глаза. Минуту они глядели друг на друга — победитель и побежденный. Повернув коня, Низамеддин поспешил вдогонку за воинами, вышедшими на Хокандскую дорогу. Но, проскакав совсем немного, он увидел распростертого на земле человека, туго перепоясанного широким ремнем, украшенным серебром. Сердце его замерло. Низамеддин остановил коня: на одежде убитого самаркандская метка. Спрыгнув на землю, он повернул убитого лицом вверх — Шадманбек. Друг! В глазах потемнело, в сердце словно вонзилось жало.