Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

— Я скажу, все скажу, — заторопился Ахмад, — скажу правду, царевич, я верю вам! Через Ашт по горным дорогам я собирался выйти к берегу Сайхуна, затем через Сигнак и Шахрухию пробраться в Кипчакскую степь.

Мы договорились с Мухаммадханом из Туглии, потомком Тимура. Между Мухаммадханом и Бараком Углоном — внуком Урусхана — не затихают распри и ссоры.

А ханы Кипчакской степи настроены против Самарканда и Герата. Они охотно помогли бы мне. Поэтому я и бежал в Кипчакскую степь…

— Вот теперь вы сказали правду. — Улугбек поднялся. — Я сохраню вам жизнь. Завтра же утром вместе с женой и детьми вы отправитесь в Герат. И там вымолите прощение у государя, своего дяди, за все ваши прегрешения. Расскажите ему без утайки все, что рассказали сейчас мне. И о Бараке Углоне и о Мухаммадхане, о вашем с ними уговоре. Ничего не упуская… Все это очень важно.

— Я сделаю все, что вы мне приказали, — поспешил заверить Ахмад-мирза, кланяясь Улугбеку. Он не помнил себя от счастья, ведь ему обещали сохранить жизнь.

Наутро Ахмада-мирзу со всем семейством погрузили на арбу и под надзором людей Мухаммада Аргуна отправили в Самарканд, а оттуда в Герат.

Гонцы мчались в Самарканд с чрезвычайно важными и тайными сообщениями. Оттуда, после краткого отдыха, они направились в Хорасая. Но весть о победе над Ахмадом уже на следующее утро достигла Герата. Выпущенные из Ходжента голуби пролетели через Джизак в Самарканд, из Самарканда в Шахрисябз, Балх, Майману и опустились в Герате. Первого голубя, прилетевшего с доброй вестью из Майманы, доставили государю. Он собственноручно отвязал от его лапки шелковую записку и тут же приказал богато одарить гератского голубятника подарками. Не забыл и всех голубятников от Ходжента до Герата. Им тоже выдали деньги и дорогие одежды.

— Искусство голубятников, — промолвил Шахрух, куда выше искусства гонцов, а также куда надежнее труда дозорных; разжигающих костры на вершинах. Важные вести раньше всех доставляют нам голуби.

Царевич Ибрагим Султан, уже снарядивший большое войско для того, чтобы в случае надобности спешно перебросить его в Самарканд, без особого восторга принял весть о победе. Однако держался он спокойно, делая вид, будто разделяет ликование придворных, наперебой поздравлявших Шахруха с победой. На самом же деле он завидовал славе брата как «покровителя наук» еще сильнее, чем его славе военачальника. В душе он лелеял мечту, что Ахмад-мирза не так-то легко поддастся Улугбеку, «повыщиплет из него перья», и тогда отец отдаст самаркандский престол ему, Ибрагиму, с более «твердой десницей». Да и вообще он считал, что ни старшего брата — Мухаммада Тарагая, ни младшего Байсункура мирзу не следует допускать ни до военных, ни до государственных дел. Зато хорошо бы самых младших братьев — Суюрготмыша и Мухаммада Джуки — назначить в свое время правителями Мавераннахра, эти-то не выйдут из его, Ибрагима Султана, повиновения. Жестокосердный царевич ожидал возвращения брата-победителя в Самарканд.

В один из этих радостных дней государь призвал к себе Ибрагима Султана и объявил ему о том, что Ахмад-мирза прибудет на днях в Герат и он, Шахрух, отдаст провинившегося племянника под начало Ибрагиму Султану. При этом он посоветовал сыну назначить Ахмада правителем какой-либо небольшой провинции и не спускать с него глаз. «Пусть следят за ним люди Караилана», — добавил Шахрух. И тут Ибрагим-мирза решил про себя, что уж это повеление государя он исполнит в точности, и ежели двоюродный брат вновь посмеет поднять голову, то пусть пеняет на себя. Впрочем, судя по всему, это отвечает и намерениям государя, недаром же упомянул он зловещее имя Караилана.

Через неделю, испросив разрешения отца, Ибрагим Султан отправился в Шираз. Вспыльчивого и тщеславного царевича, болезненно реагирующего на малейшие проявления невнимания к своей особе, провожали придворные, вельможи во главе с Байсункуром-мирзой.

Добрая весть, принесенная белыми голубями, да еще и отъезд жестокосердного царевича в Дираз стали для жителей Герата двойной радостью. На исходе была последняя неделя месяца рамазан, и большой праздник хайит совпадал с весенними благодатными днями.

То обстоятельство, что битва закончилась быстро и побежденного Ахмада-мирзу везут теперь в Герат с низко склоненной головой, а главное, то, что, по слухам, в этом Ферганском сражении пролилось не так уж много крови и, по словам кого-то из воинов, даже носа никому не разбили, — все это наполняло счастьем сердца и Наджмеддина Бухари, и гончара Абуталиба, и братьев Хасанбека и Хусанбека. Конечно, любое сражение не обходится без жертв, но не всех же подряд порубили и перерезали. Улугбек — это и есть Улугбек, а Ибрагим — Ибрагим, — шепотом поверяли они друг другу. Ученый человек всегда предпочтет решать распри умом, а не мечом. Если господь будет к нам благосклонен, вернутся наши дети целыми и невредимыми. Вот уже несколько месяцев «зодчий зодчих» устад Кавам не встречался с Наджмеддином Бухари. Быть может, ему просто было неловко видеться со старым другом, ведь своего Худододбека он буквально вырвал из рук Амира Давуда Барласа и не послал в поход на Фергану, словно сын его был ему дороже, чем другие сыновья для своих отцов. Однако до него дошли слухи о коварстве Ахмада Чалаби, знал он и о том, что зодчий Наджмеддин пребывает в печали и что сейчас он не покладая рук трудится как простой рабочий со своими учениками на строительстве медресе. И когда Ахмад Чалаби затеял было с ним разговор о том, что «этот бухарский зодчий» якшается с людьми нежелательными (он намекал на мастера Джорджи), устад Кавам презрительно отвернулся и брезгливо сморщил лицо. Немало удивило Ахмада Чалаби такое отношение к его наветам, ведь прежде они принимались благосклонно и выслушивались со вниманием. Холодно попрощавшись с устадом Кавамом, Чалаби уже с порога бросил, что, пожалуй, стоит шепнуть об этом Ибрагиму Султану. Но устад Кавам опять ничего не промолвил и, проведя ладонями по лицу, поднялся с места.

— Плевать хотел царевич на все эти сплетни, — вдруг сказал он.

— Что? Что? — переспросил, опешив, Чалаби.

— Слишком много зодчий Наджмеддин сделал для государства, да и, кроме того, послал на войну единственного своего сына. Что еще можно от него требовать? Смотрите, господин Чалаби, как бы вам не навредить самому себе, наговаривая на достойных людей.

Ахмад Чалаби не мог прийти в себя от изумления, он был расстроен холодным приемом устада и тем, что Кавам так внезапно изменился к нему, верному своему Чалаби. Если Ибрагим Султан уже выехал из Герата в Шираз, то ведь здесь остался Байсункур-мирза. Можно пожаловаться в крайнем случае и ему, решил Чалаби себе в утешение.