Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

Воин, ехавший вместе с ним, поджидал Низамеддина в сотне шагов:

— Пошли! Наши уже далеко, — крикнул он, — а то отстанем.

Низамеддин кивнул. Но вдруг до слуха его донесся стон. Человек, лежавший на земле, шагах в двадцати от него, поднял голову:

— Братец, я самаркандский, забери меня с собой.

Не могу я тут остаться, ночью сбегутся волки и шакалы…

Ведя коня в поводу, Низамеддин подошел к раненому.

— Не могу встать, — пояснил тот, — меня в спину ранило.

— Сможете сесть на моего коня?

— Нет, братец, я не могу подняться.

— Тогда придется подождать. Скоро подойдут арбы, всех заберут.

— Спасибо за доброе слово. Только не дождусь я арбы. Я бухарский. Моя имя Кудратилла. Помолитесь за меня.

— Хорошо, — грустно промолвил Низамеддин.

Низамеддин припустил коня, догоняя ушедших воинов. «Где же Абуали? Что с ним?» — думал он. Он не чувствовал, как кровь все еще капает со лба и кончика носа. Отъехав на несколько шагов, он оглянулся. Ферганец, которого пощадил Низамеддин, плакал, опустившись на колени. «Не он ли убил Шадманбека? — подумалось Низамеддину. — Если он, то почему же тогда я оставил его в живых? Почему он не ускакал на своем коне? Он ведь мог, успел бы». Странные, путаные мысли, словно в дурном сне, мелькали в уме Низамеддина, и голову по-прежнему саднило. Он погонял коня, торопясь догнать своих, и все время думал о Шадманбеке и о том бухарце с переломленным хребтом, стонавшем от боли.

Темнело. Солнце клонилось к горизонту. Последние его лучи осветили безлюдную степь. Встань здесь человек во весь свой рост, тень его, упавшая на землю, была бы длиною в самый высокий тополь. Но в безлюдных степях между Яккатутом, Рафканом и Канибадамом не было ни души, здесь, в этом царстве смерти, одни лишь трупы — люди и лошади. По дороге, пробитой через степь колесами арб, — ни единого всадника. Весть о происшедшем здесь страшном сражении, об ужасах кровопролитной битвы достигла слуха жителей окрестных кишлаков. Лишь одни только отсеченные головы, валявшиеся здесь и там, уже не ведали ужаса. Но среди этой горы мертвецов были и раненые, кто с отрубленной рукой или ногой, кто умирал, страдая от жажды, — и все ждали помощи. Солнце скрылось за горизонтом. Над степью, словно медное блюдо, не спеша всплыла луна. По ясному небу не проплывали теперь черные, вздымающиеся, будто горбы верблюдов, тучи, но луна наливалась багрянцем так, словно ее окрашивала щедро пролитая человеческая кровь. Казалось, она печально смотрит на эти застывшие в зарослях комочки тел. И ничем не может помочь им. Воин с переломленным хребтом завороженно глядел на нее. Но от нее не ждал спасения. Луна была похожа на красавицу, выглядывающую из окошка высокого, недоступного дворца. Воин отвернулся. Он прополз несколько шагов, словно улитка, слепо шаря по земле руками. Вот он нащупал саблю, с трудом вытащил кинжал из ножен мертвеца и положил оружие рядом с собой.

Арбы, под конвоем нукеров, прибыли в полночь. Нукеры подобрали раненых, собрали оружие и уложили на арбы. Вслед за ними, тоже под охраной воинов, потянулись так называемые «семейные» арбы. Прослышав о победе, они спешно отправились вслед за царевичем в сторону Хоканда. Начальник обоза распорядился похоронить здесь же павших воинов и как можно быстрее доставить раненых в город. А сам, стегнув нагайкой коня, поскакал догонять «семейные» арбы. В одной из этих нарядно украшенных арб ехала Акабегим — жена Улугбека — со своими служанками. Самым верным воинам поручили сопровождать этот караван, охранять от всех дорожных случайностей.

Хокандцы открыли ворота города, радостно встречая Улугбека. За целый фарсанг [14] Фарсанг — мера длины, равная примерно 7–8 км. от города выехал навстречу царевичу имам мечети Джаме в белоснежной чалме. Главный казий [15] Казий — судья. и прочие высокопоставленные лица тоже встретили Улугбека за пределами города и торжественно проводили до дворца. А люди Мухаммада Аргуна уже успели тщательно обшарить весь дворец и расставить вокруг него есаулов и нукеров. Вошедший в город одним из первых, Караилан лично проверил покои, предназначенные для царевича. И лишь после того как он доложил Улугбеку, что Мухаммад Аргун сделал асе как положено, царевич вступил во дворец. Один за другим поскакали гонцы в Самарканд, затем в Герат с доброй вестью о победе. А еще до этого четверо проворных гонцов прямо с поля боя были отряжены в Самарканд.

Шах Малик, который вошел позади Улугбека в одну из самых прекрасных зал дворца, шепнул царевичу:

— Мне нужно спросить вас кое о чем.

— Я слушаю вас, — Улугбек повернулся к Шаху Малику.

— Намерены ли вы отдохнуть или сначала допросите Ахмада-мирзу?

— Буду говорить с Ахмадом.

— Хорошо.

— Да, кстати, скажите воинам: город не грабить. К казне не подходить. Пусть казначей сам прибудет сюда. Завтра же на рассвете мы одарим воинов золотом и одеждой. Никого не обидим…

— Хорошо.

Шах Малик вышел. По всему дворцу у всех входов были расставлены вооруженные нукеры. Немного погодя Улугбек сошел во двор. Там уже стоял со связанными за спиной руками Амирак Ахмад. Его окружали самаркандские военачальники и вельможи. Улугбек опустился в кресло, покрытое бархатом. Под ноги ему расстелили тигровую шкуру. Сын его дяди — его двоюродный брат — Ахмад-мирза стоял напротив, склонив повинную голову.

— Развяжите ему руки! — приказал Улугбек, обращаясь к Мухаммаду Аргуну.

Выхватив из-за пояса кинжал, Аргун разрезал тонкую бечевку. Амирак неловко потер занемевшие руки.

— Ну, царевич, что вы теперь скажете?

— Вы — победитель, мы — побежденные.

— А вы, оказывается, не правитель страны, не наместник, а обыкновенный сластолюбец и жестокий человек. Вы ослепили астрономов, вы предавались плотским утехам, низменным страстям. А мы не можем допустить этого. Теперь объясните, почему вы бежали в сторону Ашта?

— Я понял, что бой проигран, ну я и растерялся, а побежденный бежит куда глаза глядят.

— Это ложь. Вы просто не желаете говорить правду.

Если вы бы хотели спасти жизнь, вы направились бы в горы через Шурсув. Вы ведь не вошли в Хоканд и в Маргелан, вы знали, что свои же люди выдадут вас.

Так куда же вы хотели бежать через Ашт и почему?

— Просто растерялся, сбился с пути.

— Но вы ведь человек не глупый, не такой уж вы простачок, каким хотите казаться. При вашем дворе были мои люди, и мы знаем, что намеревались вы предпринять в случае поражения. Еще до начала похода для вас были закрыты все щели. Путь к спасению вам был отрезан. Говорите же правду, Мирза, и я обещаю сохранить вам жизнь. А иначе… Иначе прольется кровь… Погибли люди, я не оставлю вас в живых, Вы жестоко оскорбили владыку. Говорите правду, и я ®о имя памяти моего дяди Амира Умаршейха пощажу вас…