Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

Но Оболенский, не слушая его, переписывал стихотворный опус в тетрадь Страйковской.

«Подожду немного, – подумал Максим, – завтра нам на службу, а вот послезавтра можно ехать в оперу… Обязан уговорить сего театрала! – поглядел на высунувшего язык от усердия князя. – Коли он согласится, то и другие не откажут…»

Вскоре очумевшие от французских причесок и споров дамы обратили взоры на скучающих офицеров. В предчувствии триумфа и изгнания за «свой» литературный шедевр, от избытка чувств даже подрагивая голосом, Оболенский с выражением прочел великолепное, на его взгляд, произведение русской словесности и, гордо выпятив грудь, стоял в ожидании произведенного эффекта. «Сейчас завизжат и откажут от дома!..» – счастливо улыбался он.

Кузина, как до этого Нарышкин, закрыла покрасневшее от смеха лицо ладонями. Ей ли осуждать брата?

Страйковская-младшая, выслушав плод поэтических усилий, с таким обожанием глянула на князя, что у того сразу испортилось настроение. Ее маман ревниво воззрилась на дочь – какого оригинального и остроумного кавалера отбила у матери, но мужчинам свойственны причуды и капризы. На секунду с удовольствием представила себя на месте литературной барышни.

– Князь! Да у вас поэтический талант, – опередила с комплиментом собственную дочь.

Страйковская-младшая тут же согласилась с матерью:

– Восходящее солнце отечественной поэзии! – подтвердила она.

Оболенский уже и не знал – радоваться ему или печалиться… Удивительно приятные вещи говорили графини.

– Дамы и господа! – решил взять бразды правления в свои руки Рубанов. – В глазах великого русского поэта я прочел желание послушать итальянскую оперу…

Удивившись, Оболенский уставился в зеркало. Кроме желания выпить, ничего в своих глазах не прочел. Но столь щекочущее самолюбие звание «великого поэта» обязывало… К тому же он – должник Рубанова.

– Моей поэтической натуре просто необходима итальянская опера! – подтвердил он, рассуждая, что еще необходимей итальянское вино, но сошла бы и русская водка.

Через день вечером к дому Ромашовых подъехали две кареты. Схватив за шкирку мордатого лакея в бакенбардах, чтоб не захлопнул дверь, Максим начал вразумлять его:

– Скажешь барину, мол, прибыли их сиятельства. Оболенские, а так же граф Нарышкин и графини Страйковские. Уразумел? И мигом! Одна нога здесь, а где другая? – обратился к лакею, заставляя работать его немногочисленные извилины.

– Тама! – сглотнув слюну, неопределенно махнул тот рукой.

– Молодец! Соображаешь!

На шум вышел сам генерал.

С неудовольствием разглядывая толпу молодежи в дверях, он неодобрительно покряхтывал и хмурился, но морщины на генеральском челе тут же разгладились, когда услышал, кто его посетил.

Страйковская-старшая любовалась дородной фигурой мужчины: «Какой душка! Как же я его пропустила?..»

– А мы, по-моему, не знакомы с генералом? – глянула она на Рубанова.

Тот с полуслова все понял и с удовольствием представил графиню.

«Графиня!!! – кашлянул генерал. – Не следует пренебрегать таким знакомством! К тому же недурственна… и даже весьма… – окинул даму долгим оценивающим взором. – С моим соседом по имению не соскучишься, как и ранее с его родителями…»

– Владимир Платонович! – обратился к нему Рубанов. – Все общество, – обвел рукой собравшихся, – с замиранием сердца ждет вашего решения…

– Гм-м! – важно сопел генерал. – Позвольте узнать, какого именно?

– У меня разболелась голова! – кокетливо улыбнулась Страйковская-старшая, перебивая Рубанова. – Так кружится, что не могу ехать в карете и надо срочно где-то присесть!.. Но пропадает билет в итальянскую оперу…

– Я не любитель опер! – с некоторым сожалением констатировал Ромашов.

– Честно говоря, я тоже! – поддержала его графиня. Может, я останусь… – робко поглядела на Ромашова, – у вас… – потупила глаза, – а ваша дочь по моему билету посетит театр?!

В поддержку своих слов она расстегнула шубу, будто ей душно, и дала возможность полюбоваться ядреной грудью под роскошным платьем с глубоким декольте.

На штурм несдающегося бастиона ринулся светоч и надёжа русской словесности.

– Господин генерал, можете за дочь и приличия не беспокоиться… С нами в театр едет моя тетушка. Она следит, чтобы Нарышкин не обидел кузину, а графиня Страйковская – меня! Заодно присмотрит и за вашей дочерью…

«Ну, коли все приличия соблюдены, – прикинул Ромашов, – и в придачу со мной останется графиня Страйковская… Гра-фи-ня!!! – еще раз мысленно произнес он, смакуя титул. – Да к тому же дочь станет вращаться в высшем обществе, где есть возможность найти жениха получше…»

– Согласен! – решился он, и все с облегчением вздохнули. – Не знаю только, изъявит ли желание поехать с вами Мари? – даже чуть забеспокоился он.

Но беспокоился напрасно…

Мари не то что изъявила желание, а в порыве восторга чуть не задушила сидевшего на коленях шпица, а затем – проявившего заботу отца.

В театре был аншлаг!

«И почему это русские так любят театр?» – любовалась тетушка Оболенская яркими люстрами, зеркалами, нарядными дамами и стройными, как вязальные спицы, в своих белых парадных мундирах конногвардейцами. Ее молодежь расположилась не в ложе, а во втором ряду партера. Сама она случайно заметила старинную подругу, тоже пасущую внучку и, расцеловавшись, они очень мило провели вечер, оставив в покое поднадзорных. В ложе подруги находились вдвоем, поэтому болтать можно было сколько душе угодно. Сцены из истории Древнего Рима абсолютно не волновали их.

– Смотрите-ка! Мадам Барклай с супругом… – указывала лорнетом в партер старая знакомая.

– Где, где… Господи? – вглядывалась в зрителей тетушка Оболенская с таким азартом, словно от этого зависело счастье ее Софьюшки. – А-а-а! Вижу… – радовалась она.

– Так вот, милочка, в обществе говорят… – наклонилась подруга к самому уху приятельницы, – и, полагаю, не зря! – ехидненько поджала сморщенные губки, – что мадам Барклай выбирает в прислугу самых безобразных девиц, дабы на их фоне выглядеть привлекательной. – В приступе язвительного восхищения старушки хлопали в ладоши.

В соседних ложах тут же начинали аплодировать, думая, что пропустили изюминку…

– Не больше не меньше! – продолжала знакомая. – А ее супруг назначает адъютантами самых тупых офицеров…

– Дабы выглядеть умным, – докончила Оболенская, и подруги задохнулись от смеха.

Давно так прекрасно, и главное – с пользой, не проводила вечер старая княгиня. Жалела лишь, что быстро закончилась опера и они успели обсудить не более дюжины известных фамилий.

Для Рубанова и Мари опера закончилась еще быстрее. Мари наслаждалась музыкой, сочными итальянскими голосами и всей окружающей ее обстановкой. Максим наслаждался присутствием Мари. Он любовался ее замершим от волнения лицом с приоткрытым по-детски ртом, ее точеной шеей и белыми плечами. Временами вороватый взгляд его ловил вздымавшуюся от переживаний небольшую грудь, и однажды, в момент кульминации действия, она даже вложила свою ладонь в его руку…