Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

Однако русского офицера ждали, и лысенький нотариус проблеял завещание графа, по которому ошарашенный Максим получил тяжеленный саквояж с русскими золотыми червонцами. Сверху лежало письмо.

«…Мой милый друг, – читал он неровные строки и, казалось, видел графа, – …примите от меня сей маленький презент, который я вывез из вашей заснеженной России. Потому-то он и принадлежит Вам.

К тому же Вы скрасили последние месяцы моей жизни… Прошу в этой просьбе не отказать, так как прямых наследников у меня нет…

Помните обо мне.

Граф де Сентонж.

P.S. А насчет мадемуазель д’Ирсон мои слова полностью сбылись… Она вышла замуж за Жана де Бомона.

Либо она не любила Вас, либо в ней говорила отвергнутая женщина…»

«Даже умирая, этот великий циник не удержался от сентенций… – вытер слезы Максим. – И на черта нужны мне эти деньги? Велю-ка Шалфееву возить их в обозе… А графа я и так не забуду!»

Летом полк двинулся в Россию.

«Пора домой. Хватит тут де Рубановых плодить…» – с облегчением думал Максим.

В Петербурге их встретил сияющий Давыдов в шитом золотом генеральском гусарском мундире.

– Слава Богу, вы снова генерал! – поздравил его Нарышкин.

– Хотя и не извинились, но чин возвратили, – тень набежала на лицо Давыдова, и задрожали крылья курносого носа. – Ошибочка вышла! – изрекли канцелярские крысы и изволили прислать официальное уведомление, подтверждающее, что за бой при Ла-Ротьере полковник Давыдов жалован рескриптом Его Императорского Величества в генерал-майоры.

А чего мне это стоило?.. Да ну их всех к черту, право! Жизнь и так коротка… Давайте веселиться, господа.

– Полностью с вами согласен, – поддержал генерала Оболенский. – А не посетить ли нам «раки…»

– Поняли, поняли вас, сударь, – остановил напрашивающуюся рифму Нарышкин. – Вспомним молодость, господа, и навестим «Трактир у Мойши».

При слове «молодость» Давыдов то ли с насмешкой, то ли с завистью глянул на конногвардейцев и со вздохом покрутил усы.

Однако одноименного трактира более не существовало.

По тогдашнему российскому закону, который Аракчеев не только всецело поддерживал, но и заставлял генерал-губернатора рьяно его исполнять, жиды не имели права проживать в столицах, и кому-то вовремя не подмазавший руку Мойша был с треском выдворен из Петербурга.

Об этом узнали от одноглазого гренадера, у которого благополучно и провели вечер.

«Видимо, в честь себя заведение назвал, – догадался Давыдов. – Ишь дьявол! А вот коли мне пришлось бы трактир назвать, что бы я придумал?» – наморщил он лоб и поднял глаза к потолку.

Взглянувший на него Рубанов благоговейно подумал, что поэт обнаружил в клубах поднимавшегося вверх дыма свою музу и сейчас сочиняет стихи.

«Ушлый партизан, – между тем размышлял Давыдов. – Слишком вызывающе звучит… Генеральская выпивка! Нет, нет. Будто нижние чины не пьют.

Не такое это простое дело – назвать ресторацию. Разумеется, лучше всего подходит "Храбрый Давыдов", однако, сразу подумают, что хвастаю».

Остановившись на мысли, что трактир следует назвать «У Дениса», он прислушался к разговору за столом.

Что делается в нашей России, господа! – возмущался Нарышкин, вспоминая злосчастную участь Мойши.

– Вполне правильные вещи! – не соглашались с ним друзья.

– Может, этого жида сделать министром?.. – ржал князь. – Представьте только, господа, Мойша – министр, и мы должны ему кланяться… Это же парадокс, нонсенс и чушь собачья!..

Когда такое случится – погибла Россия! Да этого и не может быть!..

Затем как старший по чину Денис Давыдов взял инициативу в свои генеральские руки.

– Едем, господа, в театр – к балеринам.

– Мне нельзя, я женатый, – стал отказываться Нарышкин.

– А коли женаты, так даже обязаны поехать туда. Первые поэты России слагают вирши в честь стройных ножек танцовщиц. Хоть с поэтами пообщаетесь…

Однако к окончанию представления они опоздали, не застав ни только поэтов, но и юных балерин.

– Ничего страшного, – успокоил гвардейцев оптимистичный Давыдов, – я заранее разведал, где находится дом, в котором проживают воспитанницы театрального училища… Одна плясунья на это повлияла, – скромно потупился он.

Тайно, партизанскими тропами, компания подъехала к мрачному строению, битком набитому хорошенькими служительницами муз.

– Вон видите огромный зеленый фургон? Это на нем возят девиц на репетиции. Но, к стыду своему, должен сознаться, господа, что даже для меня, бравшего штурмом города, есть проблема.

Молодые ротмистры недоверчиво глядели на старшего друга.

– Мне ни разу не удалось проникнуть в этот дом! Лишь только в фургон перед репетицией. Может, с вашей помощью?..

– Да кто же вам мешает? – с удивлением поинтересовался Нарышкин.

– Хранитель юных дев бывший актер Церберов. Настоящую фамилию вечно забываю. Сговориться с ним не представляется никакой возможности, – уныло заключил Давыдов. – Даже на ассигнации не реагирует… Всю жизнь на сцене злодеев играл…

– Да полно вам! – не поверил Оболенский.

Нарышкин уже не жалел, что отправился с друзьями. Приключение начало захватывать и его. Вздрогнув от ночной прохлады, он приблизился к постучавшему в дверь Давыдову и еще раз вздрогнул, рассмотрев злобное и мрачное лицо, бледневшее в сумраке растворившегося маленького окошка. Хриплый голос насильника и убийцы поинтересовался, чего им надо.

– Попасть внутрь! – ткнул в нос сторожу крупную ассигнацию Давыдов.

После короткого грозного рыка окошко захлопнулось, а ассигнация полетела на землю.

– Клянусь рясой монашки Матильды, господа, это сущий пес Цербер и ненавистник мужчин, особливо офицеров.

Оболенский донышком бутылки постучал в деревянное окошко, которое снова распахнулось, и огромная ручища, вырвав бутылку, швырнула ее на дорогу, моментально закрыв деревянную створу.

Князь даже не успел среагировать.

– Ну и ну! – поразился он. – Экая скотина.

– Всей душой вжился в амплуа злодея!.. – грустно сообщил Давыдов. – Его уже не перевоспитаешь.

До самого утра офицеры пытались попасть внутрь «курятника», но на бывшего актера не действовали ни угрозы, над которыми он сатанински хохотал, ни деньги, которые он мял и бросал под ноги господам, ни уговоры, на которые он плевал.

– Это надо же так вжиться в роль! – поразился Нарышкин.

Так и не проняв злодея, друзья поехали к Оболенскому.

– Ничего, господа, завтра погуляем с цыганами.

После двух недель русского куража, французского шампанского и цыганских песен наступило затишье.

Генерал Давыдов получил назначение состоять заместителем при командире 1-й драгунской дивизии и отбыл в Брест.