Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

Она обхватила его шею руками и прижалась к груди, чувствуя, как становится влажным платье, а он опять поцеловал ее губы, и она ощутила крылья, выросшие вместо рук.

И эти крылья, взлетая и опускаясь, ласкали его голову, плечи, спину… И ей показалось, что она взмыла вверх, в голубое небо, и дыхание ее замерло от той высоты, на которой она оказалась.

– Я люблю вас! – услышала в третий раз и задрожала то ли от холода, то ли от счастья…

А его руки искали застежки и, не найдя их, рванули платье до самого пояса. Она даже не успела подумать, хорошо это или плохо, как лопнули шнурки корсета и сначала руки, а затем губы коснулись ее груди. Она тихо охнула, но тут же, застеснявшись, прервала стон.

Затем его руки, словно пушинку, подняли ее и увлекли на кровать черного дерева с резными ножками в форме обвившихся золотых змей. Оборвав балдахин, он осторожно уложил ее на бледно-розовое покрывало и почти без усилий разорвал платье дальше, и оно раскинулось под ней с обеих сторон. Разорванный корсет, отделанный кружевами, взлетел словно птица и упал на пол. Беленькие кружевные панталончики он пожалел и не спеша стянул с бедер, подумав про себя, что был недалек от истины, делая недавно умозаключение насчет зонта.

«Главное, не спешить…» – решил он и с наслаждением стал ласкать сначала одну грудь, затем другую, постепенно все ниже и ниже…

К его удивлению, Анжела затихла и не двигалась, лишь иногда тихо стонала, закрыв глаза и не реагируя на поцелуи. Руки ее раскинулись вдоль тела и не отвечали на ласки. Лицо покрылось капельками пота, словно это она только что попала под дождь.

«И эта уже не девушка!» – расслабляясь, подумал Максим, разочарованно замирая рядом с ней на обрывках платья.

На секунду ему показалось, что услышал издевку в ядовитом шипении золоченых змей. Нехотя он погладил ее грудь и, подняв голову, залюбовался фигурой, шелковистой кожей и прекрасным лицом. И вдруг новое желание бросило его к женщине.

В смущении и разочаровании покинул он дом д’Ирсонов.

«Скорее всего, я ей безразличен, коли в постели она так холодна, – с отчаянием думал он. – Лицедейка! Теперь играет в любовь…

Интересно, кто же был у нее первым?.. Скорее всего – де Бомон».

Отъезжающий из Парижа русский император давал грандиозный бал. Вся французская аристократия почла за честь присутствовать на нем.

Рубанов, затянутый в белую конногвардейскую форму, украшенную орденами, гордо прошелся перед офицерами своего полка с мадемуазель д’Ирсон. Мнение остальных людей, кроме, конечно, императора, его абсолютно не интересовало.

Счастливая Анжела нежно держала под руку завоеванного кавалера. Несчастный де Бомон, разумеется, на бал не поехал, а проводил время в компании мадам Клико.

Как и на большинстве балов, даму у Рубанова тотчас отбили и увели завистливые гвардейские офицеры.

«Сами ничего стоящего не могут найти… все Рубанов им приведи… а они станут танцевать!» – добродушно бурчал Максим, по привычке подпирая стену и разглядывая сияющую мадемуазель д’Ирсон.

От размышлений его отвлекло волнение офицерских масс конного и кавалергардского полков.

«Интересно, чего это они в кучу сгрудились и кудахтают?» –растолкал он толпу товарищей, и от удивления у него перехватило дыхание: прямо перед ним, держа под руку пожилого аристократичного вида мужчину в генеральской форме французской армии, стояла пани Тышкевич и мило болтала с обступившими ее кавалерами.

«Ну и встреча», – быстро справился с волнением и, смело шагнув к женщине, произнес, целуя руку:

– А вы ничуть не изменились, пани Тышкевич.

– Я не пани Тышкевич, – с напряжением в голосе ответила она, с интересом и внутренним трепетом разглядывая Рубанова, – а мадам де Куртенэ. Эти милые люди стояли лагерем рядом с моим замком, –объяснила супругу, нежно ему улыбнувшись.

Он молча кивнул головой и, нахмурившись, повел жену к выходу. На этом бал для нее закончился.

«Вот кто королева в постели», – подумал Максим, глядя вслед удаляющейся пани Тышкевич. Новое ее имя он не мог принять и тут же выбросил из головы.

«Бедный Волынский! Кого мы любили… Она давно забыла о нас!.. Впрочем, как и мы о ней», – стал искать взглядом Анжелу.

– Видите, мой друг, каким ошеломительным успехом пользуется в кругу ваших друзей прекрасная Анжела, – язвительно хмыкал граф де Сентонж, прохаживаясь поздним вечером перед устало сидящим в кресле Рубановым. – Прежде чем отправиться спать, вот что я вам скажу. – Зевнул он, тактично прикрывая рот ладонью.

Максим поддержал его, громко выдохнув воздух после зевка и сладко почмокав губами.

– Учиться обхождению с дамами никогда не поздно! – сделал глубокомысленное умозаключение граф Рауль. – Вам нужен талисман!

Выпрямившись в кресле, Максим хихикнул, живо припомнив фамилию своего петербургского знакомца трактирщика.

– Ничего смешного, так как я имею в виду фетиш – вещь, а не то, что Вы успели подумать…

Хотя глаза Рубанова слипались, он внимательно и даже с интересом слушал чуть хрипловатый голос графа.

– Именно талисман, – продолжал тот. – Вы никогда не обращали внимания на непонятную и таинственную связь женщин и некоторых предметов? Разумеется, нет? Так вот… Для мужчины любая вещь имеет значение лишь в связи с выполнением предназначенной ей функции.

Для женщины предмет важен исключительно сам по себе.

Смею вас уверить, что когда осуществится ваша заветная мечта, и вы женитесь на красивой и умной девушке, то будете несказанно удивлены по поводу истерики, которую она способна устроить из-за неподходящего цвета чайного сервиза, стоящего не там столика или гардин на окнах, делающих комнату темной… А так же из-за тысячи иных причин, которые ваш мозг не в силах объяснить и понять.

Но как только слуги сдвинут столик или поставят его к окну, она тут же успокоится, считая, что облик залы изменился в нужную ей сторону. Дама может поставить на камин какую-нибудь облупленную безделушку с отбитым хвостом и станет абсолютно уверена, что она улучшает ее настроение…

И, наконец, лишь женщина способна принести из сада сморщенный листик или увядший цветок и проплакать над ним целый день, так как он, видите ли, пробудил в ее душе что-то возвышенное и нам, грубым дуракам, недоступное…

А так как понять отношения между вещью и дамой не представляется возможным для мужского ума, то мы должны лишь этим воспользоваться…

Поэтому не волнуйся, ежели покажешься себе идиотом, но выбери что-нибудь на свое усмотрение – слоника там, статуэтку, да хоть ночную вазу – и со словами: «Любовь моя, эта штуковина принесет нам счастье», – поднеси вещицу мадемуазель д’Ирсон и будь уверен, что она обретет для нее чудодейственное значение и станет самым драгоценным предметом.