Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

Прежде поклонившись Владимиру Платоновичу, он повернулся к Мари – и со словами: – О радуйся, мой друг, прелестная Мария! Ты прелестей полна, любови и ума. С тобою грации, ты грация сама! – преподнес имениннице букет ромашек на длинных стеблях и цепочку с золотым сердечком с крупным бриллиантом посередине в сафьяновой коробочке, глядя при этом не на виновницу торжества, а на двух подруг.

От белой формы столичного гвардейца у барышень заблестели глаза. И на удивленный взгляд Мари ответил:

– Да Нарышкин все! Исхитрился вбить в мою голову вирши Батюшкова. – Поклонившись еще раз, прошел в зал, так как подошли с поздравлениями другие приглашенные.

У дивана лежали три красивые борзые, и мужская половина активно обсуждала их стати.

Женская половина с таким же жаром принялась обсуждать рубановскую стать.

– …Тот самый, – услышал он шепот, – хорош, хоша и веник подарил…

«Клуши провинциальные, – беззлобно ругнулся Максим. – А генерал сделался настоящим русским барином». – В свою очередь стал разглядывать собак. Они показались ему интереснее женщин.

Тоже, что ли, псину завести? Да ведь не успеет вырасти, как я уеду».

Подошедший в это время Ромашов представил его гостям, думая про себя, что наград у парня поболе, нежели у предводителя дворянства и уездного головы вместе взятых.

Мари к Рубанову не подошла.

«Наверное, все гостей встречает», – подумал Максим.

За столом его посадили неподалеку от именинницы рядом с лысым капитан-исправником, и тот завистливо принялся разглядывать рубановские ордена.

На груди доблестного защитника правопорядка, соперничая с лысиной, сверкала единственная медалька.

«Блестит, как начищенная розгами крестьянская задница! – подумал Максим то ли о медали, то ли о лысине. – Слава Богу, устриц не подают…» – развеселился он, поймав взгляды двух юных девиц.

Мари хмурилась, опустив глаза в тарелку.

– Господа! За именинницу! – поднявшись из-за стола, предложил тост Рубанов.

Его шумно и весело поддержали.

Неожиданно для себя Максим стал центром внимания. Гости с интересом расспрашивали его о баталиях, в которых он участвовал, и о Париже.

Правда, был еще молодой очкарик, умно рассуждавший о Гете, Байроне и Руссо, но у него не имелось даже вшивой медалюшки капитан-исправника, поэтому общество очкастая личность не интересовала, и Максим даже догадывался, что многие из присутствующих полагают, будто названные им фамилии принадлежат столичным генералам…

«Вот кого Мари надо при ее-то начитанности, – усмехнулся он, глянув на именинницу. – А я – что? Только руби-стреляй, – с гордостью подумал о себе. – Университетов не кончал, потому и не такой зануда, как этот очкастый умник».

Когда, несколько насытившись, гости стали откидываться на спинки стульев и ковыряться в зубах, на хорах заиграла музыка.

«Музыканты явно не столичные!» – подумал Рубанов, тоже откидываясь на спинку стула.

День выдался жаркий, вечерняя прохлада пока не наступила, поэтому пил он в весьма ограниченных количествах, чего не скажешь о местных помещиках. Даже генерал принял больше положенного и, взяв дочь за руку, решил открыть танцы.

Танцевать в такую жару гости были явно не расположены, но коли Владимир Платонович пожелали-c, медленно выползали из-за стола и вяло приглашали своих потных жен.

Максим вновь наткнулся на смешливые взгляды юных девиц. Они тут же сделали вид, что это случайность, прыснули в ладошку и стали о чем-то оживленно беседовать.

Наблюдавшая за этим безобразием именинница еще более насупилась.

Очкастый эрудит поднялся из-за стола одновременно с Рубановым и, бодро переставляя тонкие ноги в клетчатых панталонах со штрипками, направился к подругам.

С другой стороны к ним шел Максим.

У девицы, сидевшей со стороны «академика», настроение заметно испортилось, зато другая возликовала.

Максиму было абсолютно безразлично, с кем танцевать, но барышни придерживались другого мнения.

Не посмев отказать, понурившись, одна из них пошла с «ученым», зато другая, раскрасневшись лицом и счастливо улыбаясь, доверила свою руку гвардейскому ротмистру.

Музыканты изо всех сил пиликали на скрипках.

Танцевал Максим, как всегда, превосходно. А с умелым партнером даже дилетант выглядит мастером.

Словом, девица упоенно кружилась в танце, закрыв глаза и забыв обо всем на свете.

«Несомненно, эту минуту она станет помнить всю жизнь! – со скукой подумал Рубанов. – Черт-дьявол! Я становлюсь либо снобом, либо циником», – скептически подумал о себе, провожая улыбающуюся партнершу к ее месту.

«Профессор», победно поблескивая стеклами очков, вел грустную подругу.

Немного растрясшись, гости с новыми силами принялись за питье и еду.

Вечерело! Появились первые жертвы.

Двое лакеев унесли отдыхать капитан-исправника, а толсторожий в пушистых бакенбардах стоял за спиной предводителя дворянства, с минуты на минуту намереваясь подхватить и его.

«Ему бы вилы в руки – и словно дьявол грешника подстерегает», – улыбнулся Максим, поднимаясь, чтоб пригласить на танец подругу своей первой партнерши.

Он немного опьянел, и ему становилось весело.

Подошедший в эту минуту лакей с таинственным видом налил в фужер шампанское и протянул вместе с какой-то бумажкой.

У Максима хватило ума не прочесть ее тут же. Записка оказалась от Мари.

Выйдя в сад, якобы освежиться, он три раза внимательно прочел ее и уразумел, что его ждут в знакомой ему бывшей детской комнате и просят явиться тайно, по возможности без свидетелей, дабы не скомпрометировать даму.

«Черт-дьявол, как шпоры гремят», – осторожно ступал он по паркету, стараясь мягче ставить ногу.

Миновав зал, где на диване храпел капитан-исправник, Рубанов толкнул дверь и шагнул в комнату Мари. Окна здесь были плотно занавешены портьерами, и Максим даже несколько растерялся в полумраке помещения с тусклой свечой в дальнем углу, не зная куда идти и по привычке ожидая нападения собачонки.

Однако лая он не услышал, а почувствовал, как горячие пальцы взяли его за руку и подвели к небольшму дивану с деревянными подлокотниками.

Глаза его постепенно привыкли к темноте, и он ясно уже различал предметы и тонкую фигурку Мари.

«Больше дверь камнями не закладывает», – с грустью подумала она, усаживая Рубанова на диван. Взяв канделябр, подошла к тусклой свечке и зажгла от нее четыре новые свечи.

Не спеша села в кресло напротив Максима и замолчала, разглядывая его лицо.

– Гм-м! – откашлялся тот, не зная с чего начать разговор.

«А с какой стати я должен начинать? – подумал он. – Она меня пригласила, так пусть первая и говорит», – расслабился ротмистр, забрасывая ногу на ногу.