Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

Сердце ее сжалось, и ей показалось, что она падает, летит куда-то вниз, а по телу прошла горячая дрожь.

«А может, наоборот, я падаю вверх? Но вверх нельзя падать… Вверх можно только взлетать! Господи! Что это? – Закрыла она глаза и задохнулась, почувствовав мужскую руку на своей груди, а его губы на своем горле. – В беседке он такого не позволял. – С ужасом поняла, что халат слетел с ее плеч, и она стоит обнаженной. – Я сейчас умру от стыда» – Застонала от его рук, обхвативших бедра, и от губ.

Голова ее закружилась, и она вновь почувствовала, что летит. Ощущение было столь реальным и ярким, что она даже раскрыла глаза и вскрикнула, увидев, что он держит ее на руках и куда-то несет.

Затем она почувствовала спиной пух перины.

Она вновь закрыла глаза и закачалась на теплых волнах страха и удовольствия.

«Господи! Он тоже раздет. – С блаженством прижалась к его телу, ощущая тепло, нежность и ласку. – Боже мой! Что он со мной делает?.. Я никогда не думала, что его руки могут быть так нежны и требовательны. Я сейчас умру! – Дрожала от прикосновений губ и рук. – Это невыносимо… это невыносимо… это невыносимо, – стонала она. – О, Боже!..

Господи! Господи! Господи!.. Сейчас это произойдет… – думала она, ожидая, желая… и одновременно замирая от страха… а тело била дрожь, и она металась на жаркой перине, зарываясь в подушку, вскрикивая и выгибаясь.

Горло ее болело от густого, тягучего и раскаленного воздуха, и она хрипела, стремясь вобрать его в себя. Она задыхалась, пытаясь закричать и не умея сделать этого…

Подложив под голову руки, Максим глядел в потолок и боялся шевельнуться, чтоб случайно не разбудить ее.

Когда рассвело, он нежно поцеловал ее руку и поднялся, стараясь не касаться ее тела, почему-то думая, что она непременно испугается, коли он дотронется до нее.

Быстро одевшись, принес просохшее платье и вышел из комнаты, чтобы не стеснять Мари.

Во дворе их ожидали два возка с уложенными вещами. К тому же Изот, словно кто ему подсказал, где-то раздобыл женские сапожки и теплую накидку с капюшоном.

Усевшись в возок, Мари едва ли произнесла несколько слов, и Рубанов не тревожил ее, молча усаживаясь рядом.

Так и ехали они в каком-то недоумении нежности, чистоты и греха до чернавской церкви, где их ожидал заранее предупрежденный дьячок, за несколько золотых империалов не убоявшийся генеральского гнева.

Держась за руки, они прошли в пустую церковь, всю светящуюся от зажженных свечей, и медленно приблизились к старенькому священнику в застиранной рясе, готовясь принять от него таинство венчания.

Дальше все было как в тумане: что-то говорил священник и отвечали они.

И запах ладана… воска… и вечности…

Вышли они уже мужем и женой.

На улице рассвело, и у церкви толпились любопытные, жадно разглядывая новобрачных и с восторгом представляя, как обо всем расскажут соседям.

Новобрачные простились с нянькой и старостой, которые были у них посаженными родителями, и, перекрестясь, отправились далее, в уездный город, на одном возке, правил которым Агафон. Из уездного города они решили добираться в Петербург на перекладных.

Как после целый год судачили уездные кумушки и судили-рядили господа, Рубанов и Мари посетили несколько торговых лавок, и он купил ей шубу, платье, сапожки и целую кучу золотых безделушек.

Со слов лавочников выходило, что столичный офицер скупил товару на пять здоровенных телег-долгуш. Каждому было лестно сообщить, что молодые посетили именно его магазин и ушли не с пустыми руками.

В результате подобных инсинуаций торговля у них пошла бойко, словно в праздничные дни. Благодарные лопоухие слушатели обязательно приобретали такой же материал, или шубку, или золотую побрякушку, что купил своей милой гвардейский ротмистр.

Городишко просто трясло от прерванного сна и воображения.

Капитан-исправник хвастал, что даже раскланялся с Мари и Максимом, встретив их в лавке.

– Я сразу понял, в чем дело… Но любовь есть любовь! Не мог же я задержать влюбленных и передать деспоту отцу?!.

Среди молодежи авторитет капитан-исправника вознесся на недосягаемую высоту.

Генералу вечером он сказал, что Рубанов с его дочерью через городок не проезжали, а то бы беглецы непременно были пойманы и доставлены лично им к разгневанному отцу.

– Как же это можно без родительского благословения из дома убегать?! – честными полицейскими глазами смотрел он на Владимира Платоновича.

Общее мнение было таково – гвардейский офицер!.. Что с них взять? У них так принято. Они иначе не могут…

Генерал хватился дочери лишь к обеду. Сначала он думал, что она спит, и даже не стал ее беспокоить, позавтракав в одиночестве. Затем все-таки почуял что-то неладное и послал гувернантку разбудить Мари.

Та, поджав сухие губы, сообщила, что комната пуста. Тогда генерал послал слуг в сад – разыскать и привести к нему дочь.

Вместо этого толсторожий лакей принес испачканный в крови платок, рассчитывая на награду за проявленное усердие.

Когда, закрыв подбитый глаз, он улепетывал в лакейскую, то слышал позади горестные вопли Ромашова:

– Что он с ней сделал, с моей девочкой?!.

Многочисленная дворня под предводительством Владимира Платоновича на четырех судах переправилась через реку и штурмом взяла рубановский дом.

Не найдя там беглецов, разгневанный генерал велел сжечь гнездо порока.

– Разбойник! – плакала Лукерья. – Ишь! Что удумал!

«Ну, теперь-то мы его прижмем!» – радовался случившемуся присутствующий тут же староста – и помчался к себе – сочинять жалобу губернатору. В свидетелях у него были сыновья, подрядчик, архитектор, старшина артели, сами артельщики и несколько дюжин крестьян, словно случайно ошивающихся в дождь возле дома.

– А нам от этого одно лишь облегчение! – глядели они на горевший дом. – Место под строительство расчистилось…

После венчания Мари и Рубанова уезд потрясла волна похищений – это стало модным!

Через полгода даже «ученый» в клетчатых панталонах отважился… и, собравшись с духом, свистнул свою нареченную – девицу, с которой танцевал на именинах у Мари.

Другую барышню похитил гусарский поручик из стоявшего биваком близ уездного городка полка.

В столе капитан-исправника лежало более десятка жалоб, хода которым он не давал, так как знал по опыту, что через некоторое время все само собой утрясется.

А по ночам, лежа возле толстой супруги, он перебирал в памяти молодых девиц и размышлял, какую бы из них умыкнул, ежели бы не был похищен сам двадцать лет назад.

Словно во сне, добралась Мари до столицы, не заметив мест, по которым проезжала, не замечая, что ест и что пьет. Пришла в себя и несколько успокоилась лишь в крохотной квартирке Рубанова в конногвардейских казармах.