Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

«Оболенский пустил бы в ход кулаки», – хмыкнул он и сунул смотрителю рубль серебром… Рожа у того сразу расплылась от счастья, а память прочистилась, и он вспомнил, что в конюшне случайно завалялись три свежие лошадки.

На этот раз до родных мест добрались удивительно быстро.

Сердце забилось сильнее, когда увидел, подъезжая к Чернавке, Покровскую церковь. И тут же пришло озарение…

Вспомнились детские годы и далекие мечты о трехглавом храме, символизирующем Отца, Сына и Мать. Теперь он точно знал, какой будет рубановская церковь.

При въезде в Рубановку, сердце стучало, как копыта идущего на рысях коня.

Поначалу он даже не узнал родовое свое гнездо – домов стало в два раза больше, а следовательно – и народу. Веселые по виду крестьяне отступали к заборам и кланялись барину.

А когда въехал под арку с двумя цифрами и остановил взгляд на старом барском доме, окруженном акациями, то сердце перешло на галоп.

Старая нянька почти совсем ослепла и с трудом ходила, но, угадав каким-то шестым чувством или, скорее, любящим своим сердцем, что приехал ее ненаглядный «внучок», с трудом выбралась на крыльцо и упала бы, не подхвати ее Максим.

Прижавшись к его груди, она ничего не сумела произнести, а лишь тихо плакала, радуясь, что дожила до такого светлого дня, и печалясь, что радость эта последняя.

Рядом стоял Агафон и терпеливо ждал своей очереди обнять барина, шумно при этом сморкаясь и вытирая нос рукавом рубахи.

Следом за нянькой выбежали какие-то две девки, но Максим их не знал и никогда до этого не видел.

Не успела улечься пыль, поднятая его возком, как на тройке гнедых примчался Кешкин дед.

Вот кто ничуть не изменился.

– Изот Михеич! – увидев его, воскликнул Максим. – Мне кажется, ты умудрился даже время перехитрить… – обнял его худую спину.

– Да какие в нас хитрости, – потупился тот, откашлявшись и с удовольствием прикидывая, что барчук стал важным господином, а старосте большого барина и почета больше.

А когда, засуетившись, подхватил саквояж, чтоб помочь внести его в дом, лицо его приняло такое блаженно-восторженное выражение, что Максим рассмеялся, подумав: «Нюхом чует, старый черт, за что хвататься».

После того, как староста брякнул саквояжем, ставя его в комнате, и потер усталую руку, он почувствовал к его высокоблагородию безграничнейшее уважение, а когда увидел заслуженные им награды, то просто стал преклоняться перед барином.

Отдохнув и пообедав, Максим решил оглядеть свое имение.

Изот специально ждал его, чтобы сопровождать.

Начали они с конюшни.

– Рысака Гришки нет! – сообщил староста. – Продать пришлось, – и на вопросительный взгляд Рубанова добавил: – Старый стал, болеть начал. А заместо него вона каку красавицу приобрел, – хлопнул по крупу нервно задрожавшую атласной кожей и заплясавшую на задних копытах кобылу. Кукушкой зовут!

– Какой кукушкой? Отродясь у меня не было кукушек, а только гришки…

«Но это же кобыла… – задумался он и тут же решил назвать ее Грешиней – от слова "грех". – Все-равно когда-нибудь согрешит, и на Гришку похоже».

В деревню поехали на дедовой тройке. Правил он, как заправский ямщик.

– Сколь за день-то ездить приходится… – объяснял дед. – То поля поглядеть, то лесное хозяйство проверить, то мельницу, то заводишко… Маета, словом! – довольно говорил он. – А вот андбар, где я зерно храню, когда по уезду скупаю… А затем купцам продаю, но уже за другие деньги…

Деревенька-то, вишь как разрослась? Почти триста душ на тебе таперь числится… И души все работящие и крепкие.

А вот и винокуренный заводишко. – Радостно зачмокал на лошадей староста. – Как ягоду соберем, вино гнать начну. Деньга пойде-е-ет!..

– То-то смотрю, более пятисот рублев прислать не в силах?! – улыбнулся Рубанов.

– Да на кой они вам при таком-то саквояже?..

А этот длинноволосый кто будет? – перевел разговор на безопасную тему староста.

– Архитектор.

– А на кой ляд нам этот анхитектор? Только деньги лишние платить. Я и без него все построю.

– Архитектор надобен для возведения церкви и нового барского дома.

– Да зачем нам церква… и домишко еще крепок! – начал было

Изот.

– Это чьи ж такие хоромы?! – прервал его Максим. – Губернатор, что ли, летний дом построил?

– Моя избенка! – скромно потупился староста, отводя взгляд от крепкого и просторного двухэтажного дома под блестящей жестяной крышей со здоровенным медным петухом на коньке. – А вона невдалеке – кабак! – попытался еще раз сменить тему.

– Не юли! Проверять книги не стану, но барин не должен жить хуже старосты! Или не так?

– Тах-то, тах-то! – понурил голову приунывший Михеевич.

– А теперь можно и кабак посмотреть.

Питейное заведение понравилось Рубанову больше всего.

«Как Шалфеев подчистую выйдет, поставлю его кабаком командовать, – подумал он, – ежели, конечно, Оболенский место не отобьет…»

После кабака посетили торговую лавку, стоявшую у дороги при въезде в деревню. Торговал в ней разбитной молодой парень. Увидев, что староста мигнул ему, он бодро подхватил отрез ткани и затараторил:

– Господа честные покупатели… В лавку просим! Есть у нас атласы и канифасы, всякие дамские припасы – чулки, платки, батисты. Продаем без обмеру, без обвесу, безо всякого обману.

Сдачи не даем и мелких денег не берем!

– Силен аршинник, – похвалил парня Рубанов и протянул полтину, чем испортил настроение старосте.

«Вона как деньгами сорит… Лучше бы мне дал!»

– А теперь просим в избу поужинать что бог послал, – пригласил он барина.

Хотя Максим и очень устал, однако отказать почел не удобным.

Прислуживали обе снохи. За время, что Максим их не видел, они стали ядреными сорокалетними бабами, с которыми и сейчас не грех было бы сходить в баню. Поймав себя на этой крамольной мысли, он даже покраснел.

Пока ужинали, Рубанов узнал, что ему принадлежат торговые лавки в уездном и даже губернском городах.

– Торговлишка идет бойко, – докладывал чуть опьяневший Изот.

– Людишки в Рубановке веселы, сыты и довольны, хотя в уездном городе нас считают бедными. И бог с ними… – ехидно произнес он. – Ан нет! У мужичков наших и хлебушко имеется в андбаре, и скот в зимнице стоит, и сани с телегами под навесом. Всего вдосталь у рубановских мужичков!.. Из-за этого и подати они исправно платят. Денежки-то в карманах водятся.

Лаптями и сбруей на ярманке не торгуют… Работать надо. А кто все ж надумает продать, так на то приказчик в лавке имеется. Продаст за малую мзду.

А в уездной газетенке господа про нас пишут, что скота в Рубановке мало, коль не торгуют, и промыслы пали.

Приехали бы, сукины дети, да поглядели…

А на кой наш мужик станет скот или телеги без нужды продавать?