Жозеф Кессель - Всадники

Они вместе обошли водоем, прошли вдоль деревьев. Все было в порядке.

– Ну, теперь ты спокоен, – предположил Турсун.

– Пока еще нет, – ответил управляющий. – Остается самое трудное…

Он вынул из чалмы и развернул очень длинную и очень узкую полосу бумаги, испещренную сверху донизу значками, и со вздохом добавил:

– Указать каждому из них его место.

– Поистине, поистине, – пробурчал Турсун. – Мир тебе.

Быстрым и решительным жестом, неожиданным при его полноте, управляющий схватил под уздцы лошадь Турсуна:

– О друг мой, – воскликнул он. – Раз уж судьба послала тебя на моем пути, помоги мне советами твоими.

– Я не умудрен в этих играх, – отвечал Турсун.

– Здесь не опыт важен, – настаивал управляющий. – Важно оценивать в людях вес их достоинства.

– Дай, – протянул руку Турсун.

Он взял бумажную ленту, отвел руку как можно дальше от глаз и стал расшифровывать написанные там имена. Закончив, перечитал их вполголоса. Почесал затылок. Перечитал еще раз. Почесал бороду.

Задача была и в самом деле из ряда вон выходящая. В отношении людей первого ряда все было ясно. Их места были закреплены древними обычаями и расположением мест на празднике. Так, сиденье Осман-бая находилось как раз посередине одной из длинных сторон четырехугольного бассейна. Напротив него, на другом берегу, располагался губернатор провинции Меймене. Слева от Осман-бая должны были сидеть три королевских распорядителя бузкаши. Справа от него – Салех, затем – Турсун и Уроз. Слева от губернатора места отводились старшему сыну Осман-бая, уже тоже ставшему главой семьи, и двум богатейшим и влиятельнейшим из гостей. Справа – генералу, командующему войсками провинции, начальнику конной полиции и вождю пуштунского племени, осевшего в этих степях еще в те времена, когда его земли захватили воинственные горцы.

Не было особых трудностей и с теми, кого пригласили за выслугу лет в имении или за их не очень тесные кровные узы. Всем этим кузенам двоюродных братьев по браку, племянникам шурина дядюшки, потомкам третьей жены дедушки по материнской линии (при условии, что их кошелек был столь же тощ, сколь и степень родства), главному садовнику и старшему саису, старейшему из пастухов и грамотнейшему из писарей, да еще музыкантам, певцам, приглашенным, чтобы ублажать слух гостей, предстояло тесниться вдоль обеих торцовых сторон пруда. Для них, как и для почетных гостей, место на празднике подразумевалось само собой. Как и в жизни.

Но между этими двумя слоями располагались еще другие, много других людей среднего социального положения, довольно зажиточных, занимающих должности не самого высшего класса, но благородного происхождения. Это были второстепенные земельные собственники, чиновники среднего разряда, богатые купцы из Даулатабада, настоящие члены семьи. Никто из них не имел явных преимуществ над соседом. Ничто не указывало явно, какое место он должен занять. И тут надо было определять безошибочно. Принимать во внимание все данные. Взвешивать все за и против. Оценивать богатство и родовитость, степень обладания властью и дружеские связи, влиятельность и моральные достоинства.

Турсун и управляющий, то останавливаясь, то двигаясь самым медленным шагом на какой только способна лошадь, передавали список приглашенных из рук в руки, взвешивали на весах своей мудрости, с одной стороны, общественную ценность личности, с другой – конкретный ранг. Их суждения в большинстве случаев совпадали. Если возникал спор, то он длился недолго. Однако Турсун чаще оставался молчалив и задумчив, чем это казалось необходимым его другу. Управитель в таких случаях восхищался скрупулезностью, обостренным чувством справедливости у старого чопендоза.

На самом же деле, гость, который в такие минуты больше всего занимал думы Турсуна, в подборе места для себя не нуждался. Оно было определено еще несколько дней назад: справа от него… Уроз… Но по мере того, как конь вез его вдоль ковров и подушек, как в его воображении гости уже рассаживались в том порядке, который он определял, его не покидало чувство беспокойства. Всех гостей, даже тех, кого он едва знал, он видел, видел, словно они уже пришли. Видел всех, но, несмотря на все свои усилия, не видел одного – Уроза. В его ряду только одно место было пусто – место Уроза.

«Что это, предчувствие?», – спрашивал себя Турсун. И пока он продумывал, взвешивал, оценивал мнимые или подлинные достоинства прочих, его не покидало беспокойство.

Он думал о том, что Уроз после того, как удалось выкупить Джехола, как бы стал незаметен в имении. На рассвете он уезжал на коне в степь. А возвращался уже в потемках, обессиленный, в пене и в поту. Затем отводил Джехола в конюшню, спал рядом с ним. А на следующий день – то же самое. И так каждый день… Вот и сегодня утром он тоже исчез…

– Ну вот, теперь наконец полный порядок, – воскликнул управляющий.

Эти слова относились к писарю, следовавшему за ним и записывавшему имена гостей и номера их мест. Затем он обратился к Турсуну:

– Мы вовремя закончили, друг мой. Посмотри.

По аллеям между высокими деревьями на лужайку уже выходили первые гости. Это были, как и следовало ожидать, наиболее обездоленные люди, желавшие показать своей поспешностью, как они ценят оказанную им честь.

– Ну ладно, – кивнул головой Турсун. – Мне еще надо осмотреть, что сделано для размещения лошадей.

Он посмотрел на блестящий шелковый чапан кремового цвета в зеленую полоску, который обтягивал живот его друга, и добавил:

– Да и сменить рабочую одежду на праздничную.

Как обычно, люди Турсуна отлично выполнили свою работу. За рядами деревьев и вдоль длинной линии коновязей все было приготовлено. Для коней заготовили горы фуража и огромные баки воды.

– Хорошо, – похвалил Турсун за работу старшего саиса. – Иди, Аккуль, переоденься к празднику. Старые слуги уже там.

– Можно мне высказать просьбу, о Турсун? – опустил глаза Аккуль.

– Давай, да побыстрей, – ответил Турсун.

– Очень прошу, позволь мне, чтобы придать моей семье больше почета, привести с собой Мокки, моего будущего зятя, – попросил старший саис.

Турсун подумал: «Одним больше, одним меньше, в этой толпе, на краю пруда…» И дал разрешение:

– Приводи.

Он подобрал уздечку и самым что ни на есть безразличным тоном спросил:

– Уроза видел?

– Сегодня утром он опять взял Джехола, – сказал Аккуль. – Но попозже обычного.

Турсун застал Рахима перед дверью дома. Бача, как обычно, поддержал ему стремя, но только сейчас его движения были совсем скованными. Прямой будто манекен, ое едва-едва смел двигаться из-за своей новой одежды, состоящей из вышитого кафтана и сандалий с загнутыми носками, надетыми им впервые в жизни. Кроме того, вокруг старой бедной тюбетейки была накручена еще чалма из переливающегося шелка – подарок хозяина.