Жозеф Кессель - Всадники

Турсун препоручил коня Рахиму, а сам пошел в комнату. Там, на чарпае с гладким, как отполированная доска, покрывалом лежала, во всем величии и простоте, парадная одежда Турсуна, вычищенная, выглаженная, уложенная так, что были видны ее естественные складки. Натуральный шелк-сырец чапана, плотный и легкий одновременно, цвета – самого теплого, самого богатого – золотисто-коричневых осенних листьев был мягок, скромен и лишен каких-либо украшений.

«Это был приз за мой последний бузкаши. Прошло уже пять лет», – подумал Турсун. Происходило то в соседней провинции и, несмотря на свой совсем уже немолодой возраст, он вырвал козла, вырвал у самого Круга справедливости из рук Максуда Грозного, молодого гиганта из Мазари-Шарифа, в тот самый момент, когда тот уже был готов издать торжествующий крик «Халлал».

Надев этот чапан, Турсун вновь оседлал коня и велел Рахиму сесть на круп. Не оборачиваясь, спросил:

– Уроз не приходил?

– О, хозяин, я бы сказал сразу, – воскликнул Рахим. – А ты ждал его?

– Крепче держись за седло, – приказал Турсун.

И погнал галопом.

Он проскакал так мимо конюшен, коновязей, где теперь уже было много лошадей, и углубился в одну из аллей, по которым можно было выехать на лужайку перед Озером Почета. Остановился только у края ковра, расстеленного вдоль берега. Рахим спрыгнул, помог хозяину спешиться и застыл неподвижно.

– Ты что, не знаешь, куда отвести лошадь? – недовольным голосом спросил Турсун.

– Конечно… сейчас… отведу, – забормотал слуга.

И двинулся медленным, неуверенным шагом, словно под ним колебалась земля. Он то и дело закрывал и открывал глаза, не веря тому, что видел вокруг. Столько красоты, роскоши, людей, стоящих над другими людьми!

Пока Турсун отсутствовал, гости все прибывали и прибывали, причем каждая волна все выше и выше рангом. В отличие от первых гостей эти уже не оставляли коней у коновязей. Они подъезжали верхом на поляну, а конюшие из их свиты или саисы имения занимались лошадьми. Это движение коней, сильных и красивых, с яркими богатыми седлами, со сверкающими удилами, оживляло просторные лужайки между водной поверхностью и деревьями. Их хозяева горделиво и величественно шествовали к мягким сиденьям в тени деревьев и там предавались отдыху. Землевладельцы, богатые и знатные купцы надели лучшие свои чапаны, навертели самые красивые свои тюрбаны, тогда как высокопоставленные чиновники были одеты по-европейски, но их туалет дополняли тончайшего и мягчайшего каракуля шапочки кулах. А вот появились и чопендозы в новой для провинции одежде, в которой они участвовали в Королевском бузкаши.

«А Уроз? – задавал себе, не переставая, вопрос Турсун. – Ведь он же дал мне слово».

По мере того, как все новые и новые всадники подъезжали и толпа людей увеличивалась, ему становилось все труднее совладать со своим беспокойством. Когда нетерпение подкатывало к самому сердцу, Турсун сердито говорил себе: «Да успокойся ты, старик! Урозу, как инвалиду, все прощается. Еще успеет. Ну не допустит он такого оскорбления благопристойности, не позволит себе нарушить приличия. Еще есть время…»

А время бежало быстро. Уже братья и сыновья Осман-бая соскакивали со своих коней и приветствовали гостей от имени хозяина имения, который, согласно правилам, ожидал на пороге своего дома, чтобы встретить, когда они покажутся, как и положено, в последний момент, гостей самого высшего ранга.

Время шло. Но вот и люди, имевшие привилегию появляться позже других, были уже все на местах. И тут за деревьями послышался тройной клаксон автомобиля. Открытая, широкая и длинная машина огненно-красного цвета выехала из-за деревьев. На заднем сиденье Осман-бай и губернатор провинции сидели по обе стороны от Салеха, почетного гостя. Впереди, рядом с шофером, сидел изможденный и почти слепой старик, одетый в лохмотья: самый почитаемый в Меймене святой человек. А рядом с ним – вождь племени пуштунов, которых великий эмир Абдуррахман, после победы над ними, поселил в степи. У него была мощная шея, могучий торс, кудрявая борода, а на ремне через плечо висело инкрустированное ружье, и черный кафтан перекрещивали от плеча и до колен патронташи. Вплотную за автомобилем подъехала верховая группа, в том числе два личных слуги Осман-бая, секретарь губернатора и еще один пуштун, очень высокий, очень стройный и тоже с ружьем. Глаза его нагло и вызывающе разглядывали все вокруг и, казалось, надсмехались надо всем и надо всеми. Он предоставил своим спутникам кинуться к дверцам красной машины и, хотя был, судя по всему, и сам у кого-то на службе, бросил поводья своего коня саису.

Осман-бай, в одежде и тюрбане из китайского шелка кремового цвета с золотым отливом, величественно вышел из автомобиля. Губернатор Меймены в темном костюме, с серым галстуком и шапочкой из каракуля, тоже с достоинством покинул машину. А вот Салех, едва освободившись от их контроля, вскочил с ногами на сиденье и так стоял, оглядываясь по сторонам. Все видели его прямую фигуру с шапкой из волчьего меха, а на его спине – словно звезду – белую шкурку новорожденного ягненка. Его встретил шепот одобрения, а когда Салех поднял над головой вымпел, выигранный на королевском турнире, шепот перерос в мощный гул. Одним прыжком выпрыгнул он из машины, и высокие каблуки его коротких сапожек утонули в мягких коврах.

Турсуну хотелось плеваться… Турсун переживал за свою профессию. За великую игру, которой отдал всю жизнь. За свою провинцию. Он подумал об Урозе, о его молчаливом гоноре, и ему стало легче. Но и тяжелее… Уроз не пожелал явиться, тогда как хозяин имения был здесь.

Осман-бай обратился к Турсуну с почтением и дружеским расположением:

– Оставайся с нами, наш славный Главный Конюший и прославленнейший из чопендозов… Пойдем попробуем вместе, в прохладной тени, что-нибудь приятное, после чего перейдем к банкету.

Он уселся между губернатором, святым человеком и вождем пуштунов, на ожидавшие их подушки, как раз посередине аллеи деревьев, посаженных к востоку от пруда. Турсун присел возле них. А длинный, худой иностранец со смеющимся нахальным взглядом встал, опершись о дерево за спиной своего вождя с патронташами. Слуги бегом поднесли кислое молоко, пирожные и фрукты. И пока чиновники подходили один за другим целовать плечо Осман-бая, Турсун своими дальнозоркими глазами в отчаянии прощупывал все ряды гостей до последнего.

Так он увидел в глубине Мокки в новой одежде, с рукой, лежащей на плече будущего тестя. Лицо его расплылось в улыбке. «Он мечтал стать чопендозом и, видит Пророк, мог бы им стать, – подумал Турсун. – Хотел убить своего хозяина, чтобы захватить красавца-скакуна и предаться разгульной жизни со шлюхой… и чуть было не добился этого.