Борис Поляков - Кола

– Хорошо. Но только в моем присутствии, – и повернулся к кузнецам-братьям. – А вас какая нужда привела?

Братья встали почтительно. И Герасимов вместо них сказал:

– Сулль Иваныч к ним сначала приехал. А потом все ко мне пришли. Подтвердить: уважаемый-де он человек, не пустослов.

— Спасибо, – сказал им Шешелов. – Спасибо, – и каждому подал руку.

Старший сказал смущенно:

– Не на чем, поди. Тоже и о себе хлопочем.

У Шешелова благодарно отдалось в душе. «И о себе хлопочем». Не отделил кузнец Шешелова от города. И еще раз наклонил голову.

– Спасибо. Хорошо, когда так: обо всех и о себе сразу. – И добавил: – Прошу еще об одной службе. Найдите сейчас в Коле унтеров. Поищите Ксенофонта Федотова, он порасторопнее из троих. Скажите, пусть инвалидных на площадь они соберут. Всех. Скажите, городничий-де наказал строго: спешно должны явиться. Идите же.

Герасимов встретил его глаза, кивнул одобрительно, добавил кузнецам:

– Они у причалов за крепостью с утра были.

– Сейчас я оденусь и провожу вас, Сулль Иваныч. – А в дверях уже вспомнил, обернулся и сам не заметил, как сказал Герасимову на «ты»: – А ты как хочешь, Игнат Васильевич: или зайди через час, или подожди тут меня. Разговор будет.

Караульный слишком напуган был. Он даже перед исправником не мельтешил так. Андрей подумал, что чиновник из Архангельска пришел, не меньше. Дорогая шинель внакидку, осанистый. Лицо строгое, баки седые приглажены, глаза не злые. А за ним – мать ты моя! – Сулль Иваныч! Доброе, умное лицо Сулля. Здесь, в блошнице?! И больно и горько от стыда стало. У Андрея даже слезы подступили: Сулль его здесь видит.

Барин подошел, посмотрел строго:

– Разве у тебя шея волчья?

– Отчего волчья? – хмуро спросил Андрей. – Как у всех.

– Не гнется, вижу я.

Андрей наклонил голову.

– Было бы за что гнуть. А то держат без вины.

– По заслугам, коли тут держат.

– Я не повинен!

– Суд разберется. – Он достал трубку, посопел ею, пооглядывался кругом, похмыкал. Задрав голову, с интересом оглядел кованые крюки и кольца. – Кто же виноват?

– Почем я знаю?

– А где ты был в вечер кражи?

Барин вопросительно глядел на молчавшего Андрея и совсем как Сулль засопел трубкой. Андрей остро почувствовал свою необихоженность. Второй месяц не мыт, не чесан путем, оброс и измят.

– Нигде.

– Дерзишь? – барин спокойно сказал и пожевал губами. – Вот прикажу я плетей тебе.

Андрей исподлобья на него глянул. Барин караульного поманил пальцем, показал на Андрея:

— В баню его. Вид человечий пусть не теряет. И здесь пусть все сам вымоет, – потыкал на пол, на окно пальцем и пошел прочь, сопровождаемый караульным. Сгибаясь в низкой двери, пробурчал недовольно: – Бог знает что.

На Сулля стыдно было глаза поднять.

— Сулль Иваныч, ты не верь.

— Так, – Сулль подошел к нему, подал сразу две руки. – Очень скучал по Андрею Сулль. Очень рад видеть.

— И я. – Андрей больше не мог сказать, сжала обида горло.

— Но, но! Ты стал помор! – Сулль потряс его руки, кивнул на дверь. – То есть хороший человек, верь Сулль!

— А кто он?

— Городничий.

– Что ему надо от меня?

— Ничего. – Сулль смеялся.— Он помог Сулль тебя увидеть.

— Друзья у тебя, однако, – Андрей уже спокойнее говорил.

А барин ничего себе был, глаза не злые. Другой, конечно, велел бы всыпать плетей. А этот в баню сказал вести.

— Ну, – потряс его руки Сулль. – Как ты тут?

— И опять обида навалилась, сжал зубы.

— Не спрашивай, Сулль Иваныч, тяжело. Так прижало, хоть помирай.

— При-жало? – Сулль вслушался в слово.

— Прижало, – Андрей показал руками. – Прижало, придавило, прищемило. Не увернуться.

— Так, так, – закивал Сулль. – Понял... Давай будем курить, маленько говорить. Сулль хочет говорить с тобой. – И пошел, сел на нары, закурил трубку. Оглядел нары с соломой, каменку в углу, дощатый стол под окном. Как и городничий, задержал взгляд наверху.

— Что есть это?

Блошница, сказывал караульный, когда-то просторной подызбицею была. Застенок при суде. Допросы тут отбирали. При царице Екатерине нужда в пытках отпала, и подызбицу перегородкой забрали. Теперь она узкой и длинной стала, похожей на гроб. Крюки и кольца остались напоминанием торчать в матице.

– Говорят, тут пытали. Подвешивали за руки, а может, за ноги. Потом каленым железом, плетью по ребрам.

– Есть помирали?

Кольца и крюки давно ржой покрылись, но и сегодня осталось видно: долго они служили.

— Было, наверно.

– Так, – сказал Сулль, – очень старый все. – И брезгливо поморщился. – Сулль не хотел видеть Андрей тут.

– Я не по своей воле...

– Ты правда не брал, как это... жемчуг?

– Об чем ты, Иваныч! – всполошился Андрей и смотрел прямо в глаза, боясь хоть на миг усомнить Сулля. – Я бы руку себе отрубить дал. Сдох бы с голоду.

– Да, да, верно. Но почему молчишь, где был?

Андрей опустил глаза: тогда окажется еще страшнее.

Афанасий, Никита, Анна Васильевна. А Нюша? Коляне ей до смерти не забудут. Такая славушка прикоснется...

– Не могу я сказать.

– А Нюша тут...

– Не надо! – испугался Андрей. – Ради бога не надо, Иваныч! Если хочешь, чтобы любил тебя, помолчи.

Сулль, похоже, его заклинания понял. И тревожно от этого стало – плохо, когда еще кто-то знает, – и радостно: Сулль надежен, не выдаст. И объяснять, что Андрей не брал жемчуг, больше ему не надо.

Сулль покурил, посидел молча, подумал.

– Не надо горевать, Андрей. Сулль верит, все хорошо будет. Будет весна, на акул пойдем... – Он встал и прошелся, потрогал решетку в окне рукой.

– Крепкий, а?

– Крепкая, – хмыкнул Андрей. – Черт ей рад.

– Знаешь, – Сулль смотрел на окна. – Я не узнал про паспорт.

Предчувствием новой беды сжалось сердце. А Андрей так надеялся, столько мечтал об этом.

– Как ты говорил, нельзя так, да?

– Нет, больше как можно. Но не узнал. – Сулль прямо смотрел, не отводя глаз. – Однако надо маленько срок. Будем еще все узнать. Ты верь уж, Сулль помнит.

– Спасибо, Иваныч. Вся надежда на тебя. А я все равно убегу отсюда.

– От суд? Не можно. Пусть суд будет.

– Зачем?

– Подумают – испугался Андрей. Он цап-царап жемчуг.

– И так все думают. А я больше всех. Сидишь день и ночь один и думаешь, – Андрей сел на нарах поглубже, обнял свои колени. – Я, Иваныч, тебя редкий час не вспомню. А ночами мне становище снится. То на лов собираемся все мы, то веселое что-нибудь. Афанасий как там потешил. Лучшее для меня время. А потом в доме у Лоушкиных. Приняли как человека. А теперь такое вот. И они думают – я украл. А мне сказать нечего. Кто поверит? Чем могу оправдаться? Ты понимаешь?

– Да, да. Так, понимал. – Сулль стоял у окна, слушал, лицо стало задумчивым, отрешенным. – Я верь очень, Андрей. Все хорошо будет. Все будут потом понимать. Очень трудно понимать всем сразу.