Мулк Ананд - Два листка и почка

У Рэджи, все еще пытавшегося удержать Тайпу, онемели руки. Мышцы нестерпимо ныли от напряжения. Но более всего страдало его самолюбие — самолюбие опытного кавалериста, всегда смеявшегося над неуклюжей посадкой ассамских плантаторов и теперь публично униженного непослушной кобылой!

Ему еще никогда не приходилось переживать такого стыда. Не справиться на глазах у всех со своей собственной кобылой, позволить ей вывести себя из игры — какой позор!

Он не чаял дождаться конца мучительно долгих семи минут тайма…

Теперь Тайпу скакала в сторону теннисных кортов. Ей навстречу выбежал конюх. Рэджи более всего боялся, что ему придется спешиться, и из последних сил работал поводом, надеясь заставить лошадь свернуть.

Избегая конюха, кобыла повернула и, как снаряд, снова влетела на площадку для игры. У Рэджи появилась надежда — может быть, ему удастся ее смирить? Старый Крофт-Кук размахнулся, но удар пришелся вскользь — мяч пролетел не более двадцати ярдов, и Хитчкок успел его захватить, прежде чем к нему смог подоспеть Афзал.

Туити летел напропалую, прямо на Тайпу. Рэджи на мгновение отдал кобыле повод и крикнул «берегись!», Тайпу слегка прянула в сторону, и они разминулись так, что кобыла Туити пронеслась, едва не задев задние ноги Тайпу. Сердце Рэджи захолонуло, и все поплыло перед глазами. Миновав его, кобыла Туити все же наскочила на лошадь Крофт-Кука, и оба — толстяк и старик — свалились на землю.

Прозвенел гонг.

Тайпу словно поняла, что тайм кончился, — подняв голову, она проскакала по кругу, затем направилась к павильону и как вкопанная остановилась перед ним.

— Возьми ее и утопи, — вне себя от гнева распорядился Рэджи, слезая с лошади и передавая ее конюху.

Невысокий смуглый человек удивленно вытаращил на него глаза, стараясь выразить сочувствие хозяину. Рэджи, однако, не сомневался, что стоит только отвернуться, как поганая рожа конюха осклабится в насмешливой улыбке.

— Дубина этакая, — бросил он в его сторону и направился к тенту. Одежда Рэджи была мокрая — хоть выжми. Вынув из кармана платок, он стал обтирать лицо и шею.

К нему поспешил его слуга Афзал с шарфом и курткой и помог ему привести себя в порядок. Клубный буфетчик откупоривал бутылки пива и шампанское. Афзал подал своему хозяину кружку, наполненную пенистым пивом.

— Вам следовало бы пристрелить эту строптивую лошадь, — обратился Мэкра к Рэджи, входя в павильон.

— По правде говоря, он несколько грузен для своей лошади, — вставил Хитчкок. — По-настоящему каждому из нас следовало бы иметь сменных лошадей.

Рэджи стало не по себе при напоминании о печальном образе, который он являл в последние несколько минут игры. Его прыщавое лицо, всегда легко красневшее, сейчас залилось густым румянцем. К тому же его томило чисто физическое ощущение странного волнения — возбуждение от пива мешалось с упадком, вызванным усталостью и пережитым отчаянием. Однако не улегшийся в нем жар и лихорадочное напряжение не мешали ему замечать, что близился вечер и сумерки понемногу заволакивали долину. Он стал постепенно успокаиваться.

— Подай мне еще пива, Афзал, — приказал он слуге.

— Сию минуту, — ответил тот и принес поднос с полной кружкой.

Послышалось щебетанье женщин, подходивших к павильону. Что-то словно подтолкнуло Рэджи — ему захотелось поскорее встать и уйти.

Он залпом, с полузакрытыми глазами, допил свое пиво и, весь раскрасневшись, медленно направился к своему мотоциклу.

— До свидания, Рэджи, до свидания! — кричали ему вдогонку Ральф, Туити и Хитчкок, пока он переводил рычажок на вторую скорость. Рэджи разбежался, включил мотор и, вскочив в седло, умчался прочь.

Дувший ему в лицо мягкий ветер бодрил его, да и стальная машина, легко справлявшаяся с подъемом, сообщала ему чувство горделивой силы. В нем росло, разливаясь по всем жилам, желание; угрюмое настроение и тяготившие нудные мысли понемногу исчезли; воображение разыгрывалось, пока не унесло его на своих огненных крыльях к каким-то радужным пределам.

Его охватило нетерпение, он был не в силах дольше ждать и досадовал, что нельзя мчаться к дому со скоростью шестьдесят миль в час: крутые виражи не позволяли взять настоящий разгон.

Горевшая в нем всепожирающая страсть заставляла его бросать вокруг себя жадные, голодные взоры; он то смотрел на склоны высоких холмов, то оглядывал затянутую тонкой кисеей тумана долину. Если бы он увидел тут женщину, ему нелегко было бы удержаться, чтобы не схватить ее, прижать к скале или опрокинуть навзничь и тут же на нее наброситься. Чувственные представления совершенно заполонили его сознание, они причиняли ему мучительную головную боль, он едва не бредил.

Мотоцикл с грохотом пронесся по поселку, Рэджи беспрерывно сигналил в ответ на крики детей, игравших в пыли на дороге. Доехав до места, он выключил мотор, резко затормозил и, соскочив, поставил мотоцикл на заднюю вилку.

— Кои хай! — позвал он, сложив рупором ладонь и поглядывая в сторону, где теснились домики стражников, ярдах в двадцати от дороги. Он кричал громко, чтобы жена Неоджи могла его услышать.

Никто не отвечал. Лишь вспугнутый им выводок цыплят перелетел к курятнику, возле домика Афзала.

Тогда Рэджи решил действовать осторожнее и направился к домикам. Желание жгло его, но сердце стало биться ровнее и голова все соображала. Он потихоньку свистнул, потом похлопал в ладоши и еще раз позвал: «Кои хай!»

И снова никто не ответил.

Возле двери домика, куда он поселил жену Неоджи, Рэджи остановился и стал прислушиваться. Если бы тот осмелился прийти, как сделал третьего дня, Рэджи вышвырнул бы его вон. Но нет, там не было никого постороннего. Ударом кулака Рэджи распахнул дверь.

Женщина встала, протирая глаза.

— Ты целый день спишь, — проговорил он, торопливо протягивая руку к ее талии. Женщина, не поднимая на него взгляда, продолжала тереть припухшие глаза. Он обнял ее, шепнув на ухо: — Ложись скорее.

— Ты обещал подарить украшения, деньги, — сказала она, отрицательно покачав головой.

— Я дам тебе и то и другое, — пробормотал Рэджи.

Он подмял ее под себя и грубо навалился на нее всем телом.

— Ой, — воскликнула она, боясь, что он сделает ей больно.

— Не дергайся так и не извивайся, — зашептал он, потянув за шнурок шаровар и опрокидывая ее навзничь на топчан, на котором она лежала до него.

Она уступила, и тело ее замерло, покоряясь силе. Ее широко открытые глаза выражали полное отчаяние, они смотрели на его перекошенное похотью лицо. Отвращение и ужас сжали ей сердце. Рэджи неистовствовал, кусал ее грудь и щипал за ягодицы свою жертву, покорно и неподвижно сносившую проявление его дикого порыва.