Александр Коломийцев - Русские хроники 10 века

– Что так?

– Скота в город нагнали, кормить нечем. По ночам тащат наш корм, приходится дозорных ставить.

Кентарх покрутил молодой ус, оглядел комнату, узрел чашу с костями.

– Чем про крыс толковать, лучше кости бросить.

Михаил словно стоял за дверью. Едва Егри упомянул про игру, домовладелец появился в комнате. Скупец предвкушал стрижку двух баранов, но благосклонность фортуны оказалась мимолётной. Похохатывающий гость подсчитывал выигрыш, разозлённый хозяин дважды уходил за серебром.

С этого дня страсть к игре у Михаила исчезла, и более он не докучал постояльцу.

Через три дня Ждберн самостоятельно спустился во дворик, а затем поднялся к себе на второй этаж. Выход в город наметил начать с посещения городской бани, где банщики пользовали посетителей целебными мазями из тыквы, дыни, лепестков роз, и настоями из мяты, ромашки. Вымывшись, решил помолиться, а уж потом отправиться на крепостную стену.

В бане, вдыхая аромат мяты, Ждберн долго лежал в горячей ванне, стараясь насладиться купанием впрок. Знал: скоро в Херсоне на счету станет каждая чашка воды, о банях херсониты и вовсе позабудут.

Церковные установления варяг не соблюдал, в храм божий захаживал по праздникам. Из молитв с пятого на десятое знал «Отче наш», «Иисусову молитву», «Благодарение за всякое благодеяние Божие». Так было принято – после перенесённого недуга благодарить богов за исцеление, перед свершением важных дел просить богов о помощи. Раньше молитвы возносил Перуну, теперь – Христу. Особой разницы в том варяг не видел.

Он бы сходил в свою, приходскую, но та была далековато от городской бани, чтобы попасть в неё, пришлось бы сделать порядочный крюк. Зашёл в ту, что была по пути – церковь Петра и Павла. Церковь была самой крупной не только в Херсоне, но и во всей Таврике. Службу в ней правил архиерей Константин.

В темноватом экзонартексе стоял священник в белой одежде с квадратной белой бородой, четырёхконечным крестом и панагией на груди, в высокой выпуклой шапке, усыпанной драгоценными камнями, иконками по бокам, венчал шапку крестик. У священника в белой одежде было властное лицо, у клириков, стоявших рядом – благоговейно-внимающие. «Архиерей», – догадался Ждберн и с почтением приблизился под благословение.

По широкому центральному нефу варяг подошёл к иконостасу, осенил себя крестным знамением, забормотал: «Благодарнии сущее недостойнаи раба твои, Господи, о твоих великих благодениях на нас бывших, – далее припоминалось с трудом, – славящее тя хвалим, благословим, благодарим, поём и величаем». Не закончив тропарь, обратился к Иисусу: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Общение с богом завершил отрывком из «Отче наш».

Молитвы Ждберн знал по-русски, потому и бормотал еле слышно. По-ромейски разговаривал сносно, из церковного не знал ни слова.

На выходе из церкви, в партексе, к нему метнулась тёмная фигура. Цепкие пальцы ухватили рукав.

– Ты кто? Что надобно?

От неожиданности варяг отшатнулся, но тут же нашёлся, и уже был готов наказать нахала кулаком.

– Ставк я! Ай не признал?

Ждберн вгляделся. Действительно, стоявший перед ним незнакомый клирик в длинной чёрной одежде с широкими рукавами, перевязанный на груди крест-накрест чёрной лентой, был Ставком, тем человеком, с которым ненастной осенью покинул Хортчий остров, но о котором и думать забыл.

– Ты что здесь делаешь? Что нужно тебе?

– Иподиакон я при архиерее. Месяц назад рукоположен по ходатайству иерея Анастаса.

Ставк оглянулся по сторонам, потянул варяга за плечо, принудив того нагнуться, зашептал в самое ухо:

– Слушай, что скажу. Я в Корсуне с иереем Анастасом подружился. Иерей Анастас хочет на Русь идти со словом божьим, и многие клирики того же хотят, и из церкви Петра и Павла, и из той церкви, где иереем отец Анастас, и из других церквей. Надо чтоб иерей Константин их в священнический сан рукоположил, тогда смогут они сами службу вести и понесут слово божье, – Ставк торопился, говорил несколько сбивчиво и лишнее, к делу не относящееся. – Анастас угоговорит архиерея, чтоб и меня посвятил, и я лепту свою внесу в обращение руських людей, и спасу их от геенны огненной. На Русь иереи, кои приходов не имеют, все пойдут, такие есть тут.

Перед Ставком стоял не заботник Русской земли боярин Добрыня, а варяг, хотя честно и верно служивший Руси, а всё ж наёмник. А у наёмника душа спокойна, о Руси не печалится. Наёмнику главное, чтоб князь был им доволен.

Ждберн шевельнул плечом, пытаясь высвободиться, но иподиакон не отпускал его.

– Слушай же главное. Анастас сказывал, ежели б русы перекопали землю на четыре локтя против водохранилища, то нашли бы трубы, по коим вода из подземных колодцев в город идёт. Ежели те трубы разбить, воды в городе не станет. Дабы не предавать жителей напрасным мучительствам, священство уговорит стратига покориться князю русов. Измыслить бы – как, да передать то боярину Добрыне. Что скажешь, Ждберн? – Ставк наконец отпустил варяга и требовательно смотрел на него.

Варяг ответил односложно:

– То ведомо мне. Передам скоро, ранее не мог.

Сообщение Ставка рассеяло последние сомнения Ждберна. Дотоле иной раз представлялись те трубы пустым бахвальством хвастливого болтуна. Как так, вода сама по трубам течёт?

Никифор Фока предписывал жителям городов, кои могут подвергнуться вражеской осаде, иметь запас продовольствия на четыре месяца. О том же говорилось в трактате «О сшибках с неприятелем». Но ни Никифор Фока, ни составители трактата не подумали о скоте. Варвары не смогли задержать всех жителей окрестностей. Наиболее предусмотрительная часть стратиотов со всем своим скарбом и скотом вошла в город при известии о появлении в Понте русских лодий. Большинство жителей Херсонеса считали, что русы в очередной раз идут на Константинополь, и оставалось на своих местах. Части из них удалось прорваться внутрь крепостных стен. Корм же в городе имелся только для конницы. В первые же дни осады в городе было съедено всё зелёное – трава, кустарники, обглоданы низкорослые деревья. Теперь, добавляя горожанам и беженцам тревоги, нервозности, город наполняло голодное мычание, блеяние, ржание.

По пятой поперечной улице Ждберн вышел на Главную и направился к западным воротам, рядом с которыми находилось водохранилище, а по ту сторону стены русы сооружали насыпь. Улица была полна бесцельно слоняющимися и собиравшимися кучками людьми. Через площадь с семью церквями пришлось проталкиваться. Здесь и на древней агоре собралось особенно много народа. Горожане и беженцы выглядели раздражёнными и озлобленными. Злость и раздражение толпы были направлены как на варваров, осадивших город и принесших бедствия его жителям и жителям окрестностей, так и на стратига. Петрону, удовлетворившегося вылазками и метанием стрел, вместо того, чтобы вывести войско из города и дать варварам решительное сражение, ругали даже больше, чем русов. Признаков малодушия, желания сдаться Ждберн, к своему неудовольствию, не заметил.