Александр Коломийцев - Русские хроники 10 века

Опасения заговорщиков о карательной экспедиции Константинополя оказались напрасными. Константинопольские дромоны не появились у причалов Херсонеса. Под началом Евстратия Петроны находилось хорошо обученное, верное ему почти десятитысячное войско. При необходимости за счёт городского ополчения он мог увеличить его численность в полтора раза. Для его ареста, а вместе с ним и его ближайших сподвижников, пары сотен гвардейцев было явно маловато. На большее в настоящее время у Василия не было сил. В открытую Петрона пока не выступал, лишь злоумышлял. Василий решил выждать. Договор с Русью подоспел кстати. Басилевс распорядился не извещать Херсонес о новых отношениях с Русью, ибо ведал о болезненном самолюбии киевского князя и презрении, которое питал херсонесский стратиг к северным варварам. Столкновение между ними было неминуемым. Дабы подогреть страсти, басилевс, зная историю женитьбы Владимира на Рогнеде, отменил отъезд царевны Анны в Киев. Сестре же Василий приказал объявить во всеуслышание, что та не пойдёт замуж за варвара-язычника. О крещении Владимира Василий знал, но Владимир сам подыграл басилевсу, скрывая этот факт.

При столкновении Херсонеса и Киева Константинополь оставался в выигрыше в обоих случаях, как бы ни развернулись события. Если победа достанется Херсонесу, отпадала необходимость выполнять договор с Русью. Второй результат был предпочтительней. Если русы возьмут Херсон, Владимир, дабы получить в жёны царевну, вернёт город Константинополю. Сделает он это непременно, так как женитьба на царьградской царевне для киевского князя дело престижа, ради него он готов на многое.

И вот тогда, не потеряв ни единого бойца, не истратив ни единого солида, руками русов, он, басилевс, приведёт к покорности строптивый город. Заговорщики же окажутся там, где им и надлежит находиться – в застенках.

О царьградских ковах в Киеве не знали, не ведали.

После обеда к жильцу заглянул хозяин дома. Полегоньку, помаленьку дела у постояльца шли на поправку. Хотя и с большими предосторожностями – всякие повороты, наклоны вызывали боль, – Ждберн поднимался с постели и передвигался по комнате. Побродив ради разминки из угла в угол, обложившись подушками, усаживался в кресло, в котором проводил добрую половину дня.

Михаил, хозяин дома, порядком надоел варягу. Подыскивая жильё, напросился на постой не только из-за удобства помещения. Во владельце стад и торговце скотом без труда угадывался болтун и хвастун. Со временем Ждберн рассчитывал выведать у толстяка все корсунские тайны. Обласкивать Михаила принялся с первых же дней своего появления в доме.

По вечерам раб приносил жаровню с углями, и постоялец с хозяином предавались возлияниям. Долго приваживать Михаила не пришлось, падок был скототорговец на дармовщинку, из своих запасов вино не приносил, пил купленное постояльцем. Ждберн представлялся простодушным варваром, стремящимся поскорей слиться с просвещённым народом, потому расспрашивал о всякой всячине: нравах, обычаях, привычках ромеев, даже бытовых мелочах. Михаил, найдя в постояльце благодарного слушателя, готового до бесконечности внимать его нравоучениям (законная супруга давно затыкала рот благоверному, едва тот начинал разглагольствования), заливался соловьём. Поначалу поучения хвастливого ромея забавляли варяга, казавшиеся ему, человеку битому, тёртому, смешными. Завести разговор на нужную тему никак не удавалось. Корсунянин, словно чуя подвох, превозносил достоинства города, высмеивал варваров, но городских тайн даже не касался. Оставалось прибегнуть к иному испытанному способу – золоту. Предлагать деньги впрямую Ждберн опасался: не побежит ли корсунянин с доносом, тот не раз вспоминал о клятве, приносимой горожанами. Решил схитрить, завлечь толстяка игрой в зернь. Первоначальная задумка отпала. Скототорговец был не только скуп и жаден, но и трусоват. Уговорить его взять в руки чашу с костями стоило больших трудов, но руководила Михаилом не добродетель, а трусость. Загнать скотопромышленника в долги, а вместо их уплаты потребовать раскрыть городские тайны не получалось. После пары проигрышей Михаил попросту перестанет играть, трусость была сильнее азарта. Да и проигрывая, Михаил становился злобен и подозрителен, ни о каком откровенничанье не могло быть и речи. Иной гуляка-игрок легче расставался с золотым солидом, чем скототорговец с медной нуммией. Фортуна словно насмехалась над скупцом: за первый вечер он ни разу не выиграл и миллисария. На следующий день Ждберн едва уговорил домовладельца взять в руки кости, дабы не терять благорасположения жадного херсонита, пришлось хитрить в его пользу. Выбросив кости из чаши, быстро смешивал их и, поминая леших, объявлял, что опять вышел «собачий» бросок. Хмелеющий скупец не замечал подвоха и быстренько сгребал в кошель милисарии, кератии, а то и тремиссии. Заяви постоялец об «афродитином» броске, непременно бы проверил, а «собачий» кому надо проверять? Выигрывая, полупьяный Михаил становился невыносим. Разговаривал покровительственно, трепал по плечу жирной пятернёй. Надменный варяг едва зубами не скрежетал от злости и тешил себя, что когда-нибудь пнёт дурака сапогом в отвисшее брюхо.

Как-то, выслушав разглагольствования херсонита о неприступности города, выпоив тому кувшин вина и загрузив кошель серебром, Ждберн, дотоле с почтительностью внимавший хвастливым речам, заявил:

– Киев, хоть и стены у него деревянные, и пониже они, а дольше Херсона в осаде продержится.

Корсунянин сидел в кресле развалившись, расставив колени, распустив брюхо, от кощунственных речей едва не подпрыгнул, вытаращил глаза:

– Это почему же?

– В Киеве воды вдосталь, ручьи по городу бегут. А херсониты вычерпают воду из водохранилища, от жажды изнемогут и сдадутся.

Михаил шлёпал себя по ляжкам, хохотал тонким голосом, аж повизгивал. Утерев пальцами взмокшие от смеха глаза, перегнулся через столик, потрепал глупого варвара по плечу.

– Знай же, легче море вычерпать, чем херсонское водохранилище.

Варяг хмыкнул недоверчиво.

– Это как же? Божьим промыслом вода появится?

Михаил погрозил пальцем.

– Не богохульствуй.

Глупый варвар ставил под сомнение слова ромея. Ромейское самолюбие не могло стерпеть такое уничижение. Толстяк, как некоторые не очень далёкие люди, никогда не державшие в руках оружия, подвыпив, любил порассуждать на ратные темы, прихвастнуть своей осведомлённостью. Притянув к себе за плечи глупого варвара, херсонит заговорил шёпотом, который наверняка долетел даже до дворика.

– Знай же, простоит Херсон в осаде и год, и два, и три. Сколько надо, столько и простоит, пока враги восвояси не уйдут. Водохранилище всегда до краёв полно останется, сколько бы из него ни черпали.