Александр Коломийцев - Русские хроники 10 века

Давеча у ворот случился большой переполох, прогнал скуку, развеселил боярина на целый день. Самого начала Воробей не видел. Когда вышел из полстницы поглядеть, что за шум учинился, с насыпи гурьбой сбегали носильщики, из ворот размашистой рысью выезжала тяжёлая конница. Такое уже бывало не единожды. Но на сей раз за вершниками хлынул поток пешцев с луками, пращами, сулицами. Пока вершники и пешцы с метательным вооружением теснили русский заслон, из ворот вышли пешцы в дощатой броне, шеломах, со щитами, тяжёлыми копьями и мечами. Борзо, но без суеты, пешцы построились в восемь рядов и, наставив копья, двинулись вперёд. Легковооружённые пешцы тут же скрылись за их спинами и оттуда метали свои смертоносные снаряды. Вершники же рассыпались в стороны и заняли места по бокам фаланги. Боярин Воробей, разинув рот, наблюдал за разворачивающимся действом. Ромеи словно специально для него показывали отработанные приёмы ведения боевых действий. Вслед за дружиной из ворот толпой вывалились жители с лопатами. Бросились к холму и принялись раскидывать насыпанную с тяжкими трудами землю. Здесь порядка не было, но насыпь на глазах теряла высоту.

Русские попятились под натиском скутатов и катафракты, но не разбежались в панике. Вскоре перед ромейской фалангой встала русская стена, и началась сеча. Брань продолжалась недолго, превосходство русских было очевидно. Сохраняя порядок, подбирая своих раненых и убитых, греки вернулись в крепость. Потери русских были не велики. Основной урон греки нанесли насыпи.

Голован в этот день впервые участвовал в брани. Топор его не обагрился вражьей кровью, но, и к радости, и к удивлению своему, во время схватки его не охватил парализующий ужас. Он не успевал думать, так ему казалось потом, руки сами подставляли топор под удар меча, сами рубили. Помнил он только безжалостный взгляд чёрных глаз своих противников да лязг скрещиваемого оружия.

После схватки десятинник – ведь он не поразил ни одного врага – удивил молодого ратника похвалой:

– Молодец, видел, как ты бился. Не сробел, не побежал, за спины не прятался, хорошо удары отбивал. А что ни одного грека не завалил, не печалься. Хоть и не любит грек ближнего боя, да рубака он изрядный.

Неожиданная вылазка корсунян вынудила русских принять соответствующие меры. Теперь на некотором удалении, дабы не достали стрелы, против ворот в полном доспехе и оружии заслоном стояли три тысячи кметов. Дабы зазря не утомлялись, кметам разрешили сидеть, но не спать и не выходить из рядов. В случае новой вылазки осаждённых стена должна встать в мгновение ока.

Сооружение насыпи замедлилось. Кметов в заслоне требовалось менять, и часть ратников пришлось снять с работ. Добрую часть насыпанной днём земли греки ночью перетаскивали в город.

Шли дни. Врачеватель умащивал варяжскую спину целебными мазями, ставил примочки. Варяг по-прежнему пил, как дикий варвар, орал и грозился придушить врачевателя, если в три дня не встанет с постели.

Добрыня зря опасался помощи Корсуню со стороны Царьграда. Царьград и не помышлял высылать помощь своему городу. Причина этого заключалась вовсе не в отсутствии вестей из подвергшегося нападению города. Верхний воевода держался твёрдого мнения о лживости и коварстве ромеев. Но он даже не подозревал, что гнев Владимира против корсунского стратига Евстратия Петроны и, как следствие, поход на Корсунь, были задуманы во дворце басилевса.

Евстратий Петрона готовился к смуте, лелея надежду отложиться от Империи.

Власть в Херсоне и военную, и гражданскую назначал Константинополь. Стратигом Петрону поставил предшественник Василия Второго. Петрона в нужный момент поддержал Василия, будучи недовольным всесилием коварного евнуха, при новом басилевсе попавшего в опалу. В стратиги Петрона попал из дворцовой знати, но кровные узы, хотя и слабые, связывали его с Малой Азией, поэтому мятеж Варды Фоки нашёл отклик в его душе.

Таврика, Большой Херсонес год от года богател, тучнел, наращивал мощь. Здесь развивались ремёсла, сюда съезжались купцы со всего света: Востока, Европы, Варяжского моря, Азии. Северные варвары даже имели свой квартал. Слабым местом была пшеница, плохо родившаяся в Таврике. Её в достаточном количестве завозили из Малой Азии и Руси. Отрезанный Понтом от Империи, Большой Херсонес являлся самодостаточным государством с собственным войском. Что до хлеба, его не хватало и в самой Империи. Такое мощное, богатое государство находилось в зависимости от константинопольских интриганов, презрительно считавших Херсонес задворками империи. Самих константинопольских интриганов Петрона считал ничтожествами, не по чести и достоинству занявшими ключевые места в управлении огромной империей. Такие мысли стали посещать голову стратига, едва он вник в местные дела. В дерзкие планы Евстратия Петроны входило расширение границ Большого Херсонеса за пределы Таврики на северное побережье Понта, включая устье Борисфена. Правда, для этого оттуда требовалось изгнать северных варваров. Варвары не только посягали на ромейские владения, старались закрепиться в устье могучей северной реки, но и построили свой портовый город. С захватом плодородных долин Борисфена решалась проблема с хлебом. Во вновь устроенном государстве Петрона видел себя не стратигом, не архонтом, но царём. Вот за собственную корону имело смысл побороться. Устройство Херсонесского государства – дело будущего, задача нынешнего дня заключалась в избавлении зависимости от Константинополя. В мутной воде бесконечных мятежей и смут Петрона намеревался поймать свою собственную рыбу.

Между претендентом на титул басилевса и будущим херсонесским царём начались сношения. Петрона сам строил ковы, предававший и покупавший, был далеко не наивным человеком и не бросился очертя голову в мятеж, добывать корону на чужую голову. Прекрасно разбираясь в дворцовых интригах, он небезосновательно предполагал: сейчас, когда идёт борьба за власть, Фока, дабы привлечь на свою сторону союзника, пообещает всё что угодно. Но не изменятся ли его намерения, когда он добьётся своего? Не превратится ли для него Петрона из союзника в мятежника, которого следует уничтожить? Потому, желая сберечь силы для собственной борьбы, Петрона не торопился с оказанием реальной помощи Фоке и не выступал открыто против басилевса Василия.

О рядовых бойцах – скутатах, псилах, трапезитах, катафрактах – Петрона не беспокоился. Придёт время, золото сделает всё, что нужно. Требуется лишь накопить побольше этого золота. Безземельным сыновьям стратиотов пообещает большие наделы на понтийском побережье, долинах Борисфена. Готовясь к решительным действиям, стратиг исподволь склонял на свою сторону офицеров гарнизона, без которых обойтись никак не мог. Чтобы отобрать у русов Олешье, изгнать мадьяр, призовёт печенегов. Золото сделает всё. Для его накопления можно увеличить пошлину с купцов. Херсон удобный порт для торговли, купцы поморщатся и заплатят. Можно под благовидным предлогом задержать отправку налогов в Константинополь. Правда, теперь налоги находятся в ведении претора, а тот ни за что не примкнёт к заговору. Дурак предан Василию. Посему от претора необходимо избавиться. Дурак-то он дурак, но может пронюхать, и в этом случае непременно донесёт. В ближайшие задачи Петроны входило склонить на свою сторону командиров фемного войска. О тетрархах, пентархах, декархах и даже пентеконтархах стратиг не беспокоился: эти мелкие десятинники и сотники не пойдут против старших командиров и военачальников. Главное – привлечь на свою сторону турмархов и друнгариев, а дальше пойдёт по цепочке. О турмархах Петрона позаботился давно, едва начал укреплять свои позиции в Херсонесе. На высшие должности в фемах Константинополь старался назначить своих людей, но Херсонес являлся местом негласной ссылки, и сюда отправлялись люди, не питавшие особой любви к дворцовой камарилье. С высшими военачальниками Петрона быстро нашёл общий язык. Друнгарии, начальники рангом пониже, были в основном херсонитами. Число их приближалось к тридцати. Один из них решил выдвинуться сам и донёс претору о брожении среди военачальников гарнизона, и какую роль в этом брожении играет стратиг. Претор, будучи предан центральной власти, но не имевший возможности покончить с заговором самостоятельно, отправил в Константинополь гонца. Претор не учёл того обстоятельства, что фемный флот подчинялся одному из турмархов. Требование отправить в Константинополь неурочную, специальную галеру вызвало подозрение. Вестник претора был тайно схвачен, письмо с доносом прочитал Петрона. Претор до доноса стоял у стратига костью в горле. Казной, налогами ведал претор, стратиг получал лишь суммы, необходимые для выплаты войску жалованья да на содержание крепости в надлежащем порядке. Ему же для осуществления далеко идущих планов требовалось всё. Теперь же претор стал попросту опасен. Устранить его в открытую было нельзя, это означало бы открытый вызов Константинополю, а к этому Петрона ещё не был готов. В лучших византийских традициях был подкуплен раб из челяди претора с целью отравить хозяина. Раб действовал неловко, был схвачен и под пытками сознался в злоумышлении. Претор бежал в Константинополь, оставив вместо себя помощника. Помощник не выдержал оказываемого на него давления, и вся полнота власти вместе с правом распоряжаться казной и налогами перешла к стратигу.