Александр Коломийцев - Русские хроники 10 века

За ночь озлобление русских кметов, вызванное и постоянной гибелью товарищей, и утомительной осадой, улеглось. Утром из города беспрепятственно потянулись вереницы водоносов.

В первое корсунское утро понежиться в постели великому князю не пришлось, разбудили спозаранку. Удушливый, тягостный сон, в коем ко времени пробуждения пребывал князь, негой было назвать трудно.

Из ворот Корсуня рысью на чёрном, лохматом комоне выехал печенег в ромейских доспехах с булавой в руках. «Пить хочу! Крови твоей напьюсь!» – кричал степняк и, размахивая булавой, наезжал и наезжал на князя. А он силился вытащить из ножен меч и всё никак не мог этого сделать. Догадался – ножны тугие. Печенег размахивал и размахивал шипастой булавой, рычал, и слюна свисала с губы, как у беснующегося цепного кобеля. Вцепившись обеими руками за рукоять, Владимир почти вытащил меч из ножен, и в этот миг булава упала на плечо.

В ужасе открыл глаза. Над ним склонился отрок и несмело похлопывал ладонью по плечу.

– Ты кто? – вскрикнул князь. – Печенег где?

Отрок в испуге отпрянул, едва не упал.

– Нет печенегов. Попы к тебе, княже.

С трудом освобождаясь от муторных сновидений, князь огляделся. Да где ж он? И кровать не там стоит, и окошко не на месте, и солнце светит в него непригоже.

– Каки таки попы? Откуда? Чего надо? – Владимир сел, опустил ноги на пол.

– Двое их, – виновато проговорил отрок. – Один тутошний, корсунский, другой, молодший, Ставком назвался, наш, русский, из Киева. Сказывал ещё, вы с боярином Добрыней знаете его.

– Они почто в такую рань припёрлись?

Робея, словно не попы, а он сам нарушил великокняжеский сон, отрок пояснил:

– Сказывали, дело у них неотложное. Просили, чтоб непременно допустил их до себя. Так что, гнать их?

Своего можно и вразумить, чтоб в другой раз поостерёгся докучать князю не вовремя, но с корсунцем надобно быть поласковей.

– Ладно. Неси умыться, да кваску холодненького прихвати. Боярина Добрыню покличь. Попам скажи, пусть пождут, поговорю с ними.

Попы вошли, встали у порога. Старший, с узкой чёрной бородой, в кою вплетались серебряные нити, прижимал шуйцей к груди что-то завёрнутое в тряпицу. Весь он был какой-то узкий, глаза, – чёрные бусинки, – живо глядели на князя. Князь поднялся, перекрестился широко. У русского попа морду скособочило, корсунский смотрел удивлённо. Помолчали, князь заговорил первым:

– Добры вы буди!

Помявшись, Ставк ответил:

– Здрав ли еси, княже?

Ответил скороговоркой:

– Здрав, здрав, – спросил не то, что думал: – Что за дело у вас ко мне, честные отцы?

Спросить хотелось прежнее: «Чего припёрлись рань-прерань? Спать не даёте».

Заговорил русский поп:

– Ставк я. Помнишь ли меня, княже?

Владимир оглянулся. Добрыня кивнул утвердительно. Князь жестом велел продолжать. Ставк показал на своего спутника.

– Се отец Анастас, иерей церкви святого Василия, что рядом с твоим домом. Отец Анастас поведал мне о трубах, по коим вода в город приходила, а я про то варягу Ждберну передал. Родом отец не грек, но болгарин. Хочет он слово тебе, княже, молвить.

Князь кивнул, сел в кресло.

– В полдни придёт к тебе, княже, архиерей Константин. Станет архиерей просить тебя, чтобы твои ратники-язычники не разоряли божьих храмов, не грабили, не творили насилия над жителями.

Владимир плечом дёрнул. Шумно вздохнул, смотрел недовольно.

Ведь знают же, крещёный он, а всё считают диким сыроядцем.

– Ведомо ль тебе, что я крестился сам и народ свой хочу крестить и обратить в правую веру?

Анастас кивнул.

– Ведомо от Ставка.

Владимир ударил кулаком по подлокотнику.

– Ежели ведомо тебе, что я крещёный и хочу крестить народ свой, почто думаешь, что я, аки сыроядец, стану разорять божьи церкви?

– Я того не думаю, но… – начал Анастас, но Владимир нетерпеливо перебил попа:

– Мне нужны утварь, сосуды церковные, книги со словом божьим, ибо попы руськие жалуются, мало у них того. И попы мне нужны, ибо велика Русь, а попов мало. Не сыроядец я, церквей божьих разорять не стану, и жителей грабить тож не хочу.

– То похвально, так и должно поступать христианину. Но ты, как архиерей заговорит об этом, не торопись с ответом, не так отвечай. Скажи вот что. Скажи, церкви разорять не стану и жителей не обижу. Но надобно, чтобы и архиерей тебе услугу оказал. Скажи Его Преосвященству, чтоб велел дать от всех церквей всё, что тебе надобно, миром, тогда и ты никаких притеснений чинить не станешь. Пожалуйся на бедность церквей руських и скажи, чтобы благословил клириков, что захотят на Русь слово божие нести, и рукоположил тех из них, кои достойны сана. А за всё то не сделаешь Херсону зла, ибо желаешь мира.

– Добре, добре сказал, – подал голос Добрыня. Спросил насмешливо: – Сам-то понесёшь слово божье на Русь, или боязно к сыроядцам идти?

– Понесу, боярин, понесу, – ответил Анастас с лёгкой неприязнью в голосе и, помявшись, посмотрел на Владимира тёплым, участливым взглядом. – Дозволь, князь, совет тебе дать. Не во гнев тебе будет сказано, ведёшь себя, аки язычник. Что за наставник у тебя? Не обучил церковным правилам. На нём вина, тебе-то откуда знать церковные порядки. А тебе с митрополитами, прочими иерархами встречаться.

Владимир нахмурился, засопел. Думалось: «Что за поп, советы мне даёт? А всё ж правду речёт, и глядит без насмешки».

– Говори.

– Когда встречаешься со священником, надобно сказать: «Благослови, отче, раба божия!» Тебя как при крещении нарекли? – Владимир ответил, Анастас продолжал: – Вот и назови своё христианское имя. Голову преклони смиренно, сложи ладони друг на друга, левую книзу, священник положит свою руку сверху, ты её поцелуй. Священник перекрестит тебя и благословит, тогда уже приступай к беседе. Коли дозволишь, обучу тебя церковным правилам. Христианским царям знать их надобно основательно. Вот, принёс тебе, – поп развернул тряпицу, подал князю доску в серебряном окладе с нарисованным на нём ликом. – Се икона Иисуса Пантократора, повесь в углу. Архиерей увидит, поймёт: не язычник перед ним, христианин.

Анастас говорил ласково, доверительно, словно состоял с Владимиром в давней и близкой дружбе, а архиерей Константин был чужд им обоим, и теперь они вдвоём обсуждали, как противостоять ковам архиерея. Поучения Анастаса не раздражали, как раздражали в последние годы советы и наставления Добрыни.

– Добро. Поговорим ещё, я приду к тебе, – ответил Владимир благосклонно. Нахмуренный лоб разгладился, взор смягчился.

«Ишь, хитрый лис, – думал Добрыня. – Царём назвал. К чему бы сие? Обмолвился или с умыслом рек? Однако прав поп. Владимиру наставник церковный нужен. Отец Варфоломей любит в чашу заглядывать. Сие князь и без поповских наставлений умеет».