Александр Струев - Царство. 1955–1957

Кыштымская катастрофа подтвердила, что ядерщики находятся в зоне особого риска, что грань между жизнью и смертью здесь невидима, а вероятность гибели велика. Надо быть предельно осмотрительным, строго соблюдать инструкции, но и в этом случае исключить возможность аварии не получалось — от одного неверного движения зависела жизнь тысяч людей.

Постановлением Совета министров при Министерстве здравоохранения было создано Третье Главное управление, медицинская служба, которой надлежало заниматься профилактикой и лечением заболеваний в системе Министерства среднего машиностроения. Вновь созданный Главк с ходу приступил к работе. Бесчисленное количество людей, в основном гражданское население, были заражены. Последствия испытаний и ядерные исследования неизбежно приводили к сокращению человеческих жизней, несли смерть, подвергая риску целые регионы.

Чтобы привлечь в опасную отрасль квалифицированных специалистов, надо было предлагать сверхвыгодные условия: высокие зарплаты, максимальное бытовое обустройство, хорошее жилье, питание и, безусловно, усиленную заботу о здоровье. Но глядя правде в глаза, приходилось признавать, что ядерщики умирают чаще. Даже под пристальным медицинским контролем последствия лучевой болезни неминуемо сказывались. Массовой проблемой стало нарушение деторождения — у мужчин развивалась ранняя импотенция, которая приводила к расшатыванию психики, пьянству, у женщин случалось бесплодие, и то и другое рушило семьи, тянуло за собой многочисленные пагубные последствия.

Челябинская область подверглась страшнейшему радиационному поражению. Радиация, как дождь, пролилась на землю, отравляя леса, поля, воздух. Гигантские силы были привлечены к ликвидации последствий аварии, но от бестолковости, неподготовленности к событиям такого рода многочисленные герои-работники получали несовместимые с жизнью дозы радиации, теряя силы, попадали в госпитали и больницы и уже не возвращались оттуда никогда.

До этого случая мало кого интересовал человеческий риск, отмахивались и от тотального ущерба экологии. Задача стояла предельно понятная — сделать бомбу! И делали. Рядом с урановыми заводами вымирало все.

Добыча урана, его переработка, производство плутония, систематические испытания проводятся, казалось, где-то далеко-далеко, на краю земли, немногое предавалось огласке, тем более что до 1956 года на подобных работах широко использовался труд заключенных, ведь за их судьбы мало кто беспокоился.

Брежнев первым заговорил об опасности в атомном производстве, настоял взять работы под пристальный контроль, ведь работы эти зачастую шли либо аврально, либо тупо «по накатанному», где о защите здоровья мало кто беспокоился. Он потребовал соблюдения на предприятиях элементарных норм безопасности, предложил проводить инструктаж персонала; на основе ежегодных диспансеризаций предлагал ввести регулярные медицинские осмотры.

О попустительстве в ведении подобных работ, о достижении цели в кратчайшие сроки и любой ценой говорили и раньше, жаловались наверх, но наверху должным образом не реагировали, просили перетерпеть, обещали в ближайшем будущем навести порядок, но практически ничего не менялось. Неиссякаемым потоком шли на спецпредприятия деньги, шли люди…

С подачи Леонида Ильича дело сдвинулось с мертвой точки. Именно под его нажимом скорыми темпами формировали в Минздраве Третий главк, который, может быть, хоть как-то защитит работающих в рисковых зонах.

Смерть поражала не только в закрытых цехах, она дотянулась до соседских деревушек, городков, городов. Леонид Ильич провел в Челябинске пять дней. Многочасовые совещания в Озерске не прошли даром, Брежнев и другие члены правительственной комиссии хлебнули радиации через край. Но разве думали тогда об этом? Не думали, не до себя было. Долго еще будет аукаться эта черная авария, долго еще будут плакать осиротевшие жены, но работы нельзя останавливать, работы надо гнать вперед!

Первухина отстранили от должности, обязанности министра среднего машиностроения возложили на Славского, на него и обрушился гнев Хрущева. Прокурору Руденко было приказано проводить скрупулезное расследование.

— После драки кулаками не машут, — угрюмо заметил Брежнев.

— Прокурор разберется! — злился Хрущев.

— В цехах идет дезактивация. Переработка урана приостановлена. Надо убедиться, что и на соседних заводах оборудование технически исправно. Проверка займет месяц, может, и два.

— Два месяца?! Ты с ума сошел!

— Без профилактических мер не обойтись, в Озерске царит паника, люди не хотят идти в зараженные помещения. Надо пожертвовать месяцем-другим, — убеждал Леонид Ильич. — И нужен новый министр, а не исполняющий обязанности.

— Кого думаешь?

— Я за Славского, хоть вы на него и ругаетесь.

— Мы со Славским в Первой конной служили, — припомнил Никита Сергеевич. — Я против него ничего не имею, но если он в халатности виноват — под суд!

— Система работ виновата, систему надо менять. Лучше Славского мы никого не найдем, он тему знает. Усмирите Руденко, Никита Сергеевич! — заступался за атомщиков Брежнев.

— Если в кратчайшие сроки производство запустит, будет министром! — пообещал Первый Секретарь. — Погоди, а Курчатов про него что скажет?

— Курчатов — за.

С мнением Брежнева Хрущев считался, Леонид ему никогда не врал, может, не разбирался в тонкостях производства бомб, зато кожей чувствовал, что к чему, с ходу улавливал суть. Проработав с оборонными отраслями год, он свободно общался со специалистами. Не у всякого такое получалось, Косыгин, например, больше дружил с цифрами, не мог заразить массы идеей, вдохновить, повести за собой, а Брежнев мог. Выступая руководителем правительственной комиссии, окунувшись в трагизм ситуации, даже в страшнейших условиях на месте катастрофы, Брежнев задавал оптимистический тон, хотя оптимизма в случившемся было мало. После общения с Леонидом Ильичом люди улыбались, верили в хорошее.

Вернувшись из района радиоактивного бедствия в Москву, Брежнев поспешил в Подлипки, сразу за Мытищами расположилось ракетное предприятие конструктора Сергея Павловича Королева. У Королева собрались: министр оборонной промышленности Устинов, академик Келдыш, конструктора Янгель, Челомей, Глушко и маршал артиллерии Неделин.

Пуск спутника прошел гладко, но задача изначально ставилась иная — запустить в космос не легкий, а тяжелый спутник. По параметрам, тяжелый спутник многократно превосходил первый по массе и размеру, вернее, размер его в точности соответствовал размеру атомной бомбы. Для мирового сообщества полет спутника преподносился исключительно как мирная инициатива, направленная на изучение космического пространства, но любому специалисту становилось понятно, что ракета не что иное, как способ доставки ядерного оружия, а размер спутника соответствует объему атомного заряда. Чтобы не осрамиться, ведь риск неудачи в запуске первого летательного аппарата в космос был огромен, Хрущев принял решение запускать сначала совсем небольшое устройство, но обязательно передающее радиосигнал, а уже второй очередью поднять тяжелый военный спутник. Сразу после первого пуска Королев доложил, что ракетоноситель к запуску тяжелого спутника готов. Но тут Хрущев усложнил задачу: потребовал вернуть спутник обратно, то есть отделяемую часть космического аппарата с орбиты Земли как-то подцепить и возвратить на Землю. Умы конструкторов давно ломали над этим голову. На совещании как раз обсуждали вероятность такой возможности. Королев предложил несколько технических решений, в том числе предлагал снабдить его собственными двигателями, академик Келдыш высказал свои соображения. Конструктора Янгель и Челомей также поделились идеями. После совещания стало понятно, что возвращение на Землю спутника возможно, однако требует серьезной технической проработки и неизвестно сколько времени. Ученым поручено было поспешить, перевес СССР в космосе требовалось максимально наращивать.