Лев Клиот - Судьба и воля

Борис похлопал его по плечу:

– Я не беспокоюсь, все будет хорошо!

Машины остановились у здания, никак не напоминающего склад. Это было скорее офисное помещение, обнесенное забором из металлической решетки. Металлической была и входная дверь. Окна первого этажа были защищены изящным переплетением металлических прутьев.

– Да тут настоящая крепость! – позевывая, прощебетала Арлет.

– Шкатулка с драгоценностями, – украсила простоту ее утверждения Симона.

Жоффруа нажал кнопку звонка на двери в ограде, и через некоторое время на втором этаже здания зажглись два окна. В одном из них появился человек в белой ночной рубахе и колпаке. Он приложил руку к глазам, силясь рассмотреть тех, кто разбудил его среди ночи, и когда понял, что это Жоффруа, всплеснул руками и скрылся из виду.

Готье пояснил компании:

– Это мой управляющий и старый друг. Он живет тут, прямо над складом. Его зовут Гильберт, Гильберт Морин.

В это время старик уже открывал калитку, впуская гостей в узкий дворик. Он накинул на себя халат, но по-прежнему оставался в колпаке. Гильберт вопросительно посмотрел на своего хозяина, и тот попросил его открыть склад. Горбоносое лицо еще не пришедшего в себя от неурочного вторжения старика выразило крайнее удивление, но он молча провел всех по длинному коридору и отпер, побренчав несколькими ключами, дверь в комнату, в помещение не более ста метров квадратной формы, занятое по периметру стеллажами, разделенными множеством полок на равные доли. На стеллажах расположились аккуратные картонные коробки, к каждой из которых были прикреплены булавки, увенчанные стразами, сияющими маленькими звездочками под светом нескольких ярких ламп.

– Это готовая продукция, – объяснил гостям Жоффруа. – На каждой коробочке написан размер камня, их количество и номер, а на этой доске, – и он указал на доску, занимающую целый простенок (на таких досках в школьных классах пишут мелом, и тут мелом были написаны аккуратные столбцы каких-то названий и цифр), – расписаны, – продолжил Жоффруа, – все выполненные заказы. Видите: номер коробки и напротив – Лондон, компания «Ренессанс».

Гильберт, предчувствуя недоброе, присел к письменному столу, видимо, его законному рабочему месту.

Борис посмотрел на Роберта. Тот обводил ряды полок взглядом росомахи. Почему ему пришло в голову именно это хищное создание, Залесский не успел решить. Наступала кульминация. Жоффруа обратился к Борису:

– Предложите вашему другу выбрать тот товар, который ему необходим.

Он не говорил по-английски, но сделал в сторону Роберта приглашающий жест. Роберт, тем не менее, понял и без перевода, о чем шла речь, и уже было протянул руку в сторону коробок с крупными камнями.

Но Борис остановил его.

И выдохнул: «ВСЁ».

В помещении повисла хрупкая тишина. Симона сжала кулаки и улыбнулась. «Этот парень, – подумала она, – мог бы украсить сцену Пале-Рояль».

Жоффруа слегка приоткрыл рот, но ничего не сказал. Он, словно немой, показал рукой – продолжайте.

– Мы хотим весь товар.

Залесский произнес это четко, выговаривая каждое слово, и в конце фразы весело улыбнулся, окончательно сбив с толку фабриканта. Тот не нашел ничего лучшего для ответа, кроме как растеряно сообщить, что товара тут на сто тысяч долларов.

Борис посмотрел на Митчела, и тот мгновенно понял, что он должен делать. На стол перед изумленным Гильбертом легло пять чеков по десять тысяч долларов каждый. Борис достал из левого кармана пиджака ручку, из правого– чековую книжку, и выписал чек на ту же сумму: пятьдесят тысяч долларов. Он поднял все шесть листков со стола, продемонстрировав их хозяину, и повторил:

– Мы берем все!

Женщины и Франсуа зааплодировали. Жоффруа посмотрел на Симону, и она послала ему воздушный поцелуй. Он рассмеялся с явным облегчением и, приняв окончательное решение, обвел склад широким жестом: «Ваше!».

Гильберт в ужасе схватил его за рукав, сорвал с себя колпак, разметав седые волосы по лбу.

– Жоффруа, ты ополоумел? Нас засудят клиенты, мы погибнем, наша репутация!..

Жоффруа обнял старика, прижал к себе и прошептал ему на ухо:

– Прошу тебя, сделай, как я сказал, такое бывает раз в жизни! Пойми, старик, – и потом громко: – Ничего, будем работать в три смены, все решим.

Гильберт обвел присутствующих долгим взглядом, остановился на Симоне и понимающе покачал головой.

Шесть объемистых фанерных ящиков были сданы в багаж. Залесский провожал Митчела в аэропорту Орли. На оформление и упаковку ушло три дня. На этот раз удалось купить билет на прямой рейс до Нью-Йорка. Они договорились о том, что как только Роберт разберется с товаром, он пришлет телеграмму с полным отчетом. Время вылета приближалось, и они стали прощаться.

– Борис, я сказал тебе три дня назад, что буду тебе весьма обязан, нет, не весьма – по гроб жизни, вот как я буду тебе обязан.

Роберт мял в руках берет, который то надевал, то срывал с головы.

– Ты сделал меня богатым человеком, и…

Борис попытался прервать его:

– Брось, Роберт! Мы ведь пятьдесят на пятьдесят. Я также должен быть благодарен тебе, как и ты мне. Мы на равных, а значит, не должны друг другу ничего, кроме уважения, – и он, приобняв партнера, похлопал его по плечу.

– И все-таки, – настаивал Роберт, – можешь рассчитывать на меня всегда и во всем.

Они обнялись, и Митчел прошел на посадку.

Борис попросил таксиста подвезти его к мосту Альма. Он прошелся по набережной Сены и затем по avenue George V, дошел до расположенного недалеко от Елисейских полей, на rue de Bassano, ресторана «Распутин».

Он стал часто бывать там после того, как друзья однажды пригласили его в «Распутин» на русский борщ с пирожками. Они почему-то упорно считали его русским и этим приглашением хотели сделать ему приятное. Они считали его русским по двум причинам: во-первых, потому, что Латвия, из которой он прибыл, стала советской, а все советские, в их понимании, были в той или иной степени русскими. Ну и, конечно, еще потому, что он единственный в их окружении говорил по-русски. Наверное, они были правы. «Очи черные», которые замечательно исполняли в «Распутине», погружали его в ностальгию и неподдельную печаль. Музыканты замечали это и перемещались к их столику. Звучали другие русские романсы.

Арлет говорила ему, что он в такие минуты становится неотразим для женщин.

Эти русские песни отец любил слушать под рюмочку, когда собирались гости и когда он оставался в одиночестве, в своем кабинете. В доме было много пластинок, и русская музыка среди них составляла немалую долю.

Он заказал столик на следующую пятницу. Он знал, что пришла пора расставаться, и прощальный ужин решил провести в этом месте.