Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

Пока они есть — будет и Россия…

— Если посмотреть русские святцы, — негромко начал он, — то большинство святых или воины, или монахи… Монах свою жизнь отдаёт Богу, а воин всегда готов положить её за други своя… Помните девиз училища — «Сам погибай, а товарища выручай». И тем воин обретает Царствие Божие. И то, и другое служение жертвенное, и высшее проявление этого служения именуется ПОДВИГОМ. Главное в молодом человеке, это сознание долга и красота подвига. Долг и подвиг — вот что приносит честь солдату и офицеру, вот к чему надо стремиться. И я благословляю вас на это, — медленно, широким крестом перекрестил стоящее перед ним воинство.

Строй запел «Отче наш».

Дружно и с чувством. Рядом запели юнкера других училищ. Запели во всём Авангардном лагере. И даже сюда, через Дудергофское озеро, доносился стройный и могучий звук тысяч и тысяч голосов — то пели в Главном лагере.

И Акиму показалось, что поют не люди, а славит Бога небо, и воздух, и заходящее солнце, и вся Россия… От одного необъятного своего края и до другого.

В Рубановку они приехали вместе с Глебом. Остальные Рубановы с чадами и домочадцами уже отдыхали по обе стороны Волги в своих именьях.

— Ой, похудели–то как, — всплеснула руками Ирина Аркадьевна.

— Не похудели, а возмужали, — поправил её Максим Акимович. — Вот вам, сынки, по окладу подпоручика, — думал обрадовать детей, протягивая им по 48 рублей, но был сконфужен младшеньким.

— Папа′, такой оклад у подпоручика был в дни твоей молодости при императоре Александре Третьем. Сейчас господин подпоручик получает целых 60 целковых.

— Сколько он получает? — сделал удивлённое лицо Рубанов–старший, но всё же под смех жены, полез в портмоне.

— Уж можно бы и штабс–капитанские оклады детям выдать, — съязвила она.

— Это в будущем году, — нашёлся Максим Акимович. — Старший закончит, а младший поступит в военное училище.

— Если поступлю, так и полковничим можно поощрить, — опять высказал высокие финансовые амбиции Глеб, убирая денежки в какой–то потайной карманчик кадетской формы.

«Сам что ли пришил? — призадумался Аким. — В районе спины карман находится, первый раз вижу».

Как и положено, на следующий день нанесли визит ромашовские Рубановы.

Благодаря императору Николаю Второму, у генерал–адьютанта Рубанова появилась в жизни новая страсть — лаун–теннис, и он ходил по дому держа в одной руке ракетку, в другой — майерское руководство для этой игры. Временами, прочитав страницу, начинал производить странные пасы.

Не успев толком выпить и закусить, потащил брата и детей на теннисную площадку, оборудованную в саду за домом.

Любимой формой одежды Рубанова–старшего стал не генеральский мундир, а форма теннисиста. Такая же, как у императора. Белые брюки, белая рубашка, но без вышитого имперского двуглавого орла на кармане и белые ботинки с чёрными носками.

Младший, уже ознакомившись с причудами старшего, заранее оделся под теннисиста.

«Это много лучше, чем купаться, в чём мать родила», — пришёл он к выводу.

Сражение между ними завязалось нешуточное. Причём старший, проиграл младшему.

Чуть позже, посплетничав о чём–то своём, женском, появились их жёны в светлых воздушных блузах и белых юбках. Они сменили уставших мужей на корте, и к удивлению Акима играли уверенно и профессианально.

Маленький мячик так и летал с одной стороны сетки на другую.

Их мужья в это время, мягко сказать, спорили.

Старший брат привёл множество причин, почему произошла такая оказия, что он неожиданно проиграл. Тут и происки встречного ветра, и мягкое ещё покрытие, а так же множество других нюансов, типа соринки в глазу, небольшого вывиха ноги…

— Ага! Застарелая подагра, — перебил Рубанов–младший. — К барьеру, сударь, — молодцевато пофехтовал ракеткой.

Игра, определённо, начинала ему нравиться.

Во втором туре он опять выиграл, хотя встал на место брата, против ветра, и против солнца.

Затем все дружно стали учить самых младших Рубановых, но у тех игра пока что не ладилась.

Вечером пили чай на веранде и беседовали.

Старшие Рубановы, как водится, опять сцепились, обсуждая царский указ от 12 июня 1900 года, об отмене ссылки в Сибирь.

— Давно следовало отменить ссылку в Сибирь. Позор на всю Европу, — горячился Георгий Акимович.

— Да это государь Сибирь пожалел, и не стал засорять нежелательными элементами вроде студентов и профессоров. Государь, как говорится в указе, снял с Сибири тяжёлое бремя местности, в течение веков наполненной людьми порочными.

— Вот именно, Сибирь жалко, а людей нет, — не сдавал позиции Рубанов–младший.

— Ну да! Тебя послушать, так в Крым надо смутьянов ссылать, а не на Сахалин, который оставлен местом ссылки. Но вот в этом же указе Николай зря отменил наказание розгами, применявшееся по решению сельских обществ. Разбалуется народ!

— Варвар! Ты меня поражаешь, — возмутился Георгий. — Это же дикость, наказывать розгами.

Про «варвара» Максиму не понравилось, и он немного изменил тему разговора.

— Господин профессор, надеюсь, читал последний номер журнала «Вестник Европы?»

— Неужели генералы читают прогрессивную прессу? А что там? — несколько озадачился Георгий Акимович.

— Там сопоставляется отмена ссылки с событиями в Китае. С «восстанием боксёров». Интересен вывод, что следует развивать Сибирь. Узкой железнодорожной полосы, связывающей европейскую Россию с берегами Тихого океана недостаточно. Кстати сказать, правильно анализируют ситуацию. Будет война — не скоро из России грузы и людей доставят к театру военных действий.

— Максим! Да Бог с тобой, какая война?

— Обыкновенная, Георгий, на которой стреляют. Да она уже началась. Про англо–бурскую вся Россия знала, а на свою никто и внимания не обращает. А ведь китайцы в июне захватили у нас всю линию строящейся железной дороги, а в июле перешли в наступление на Благовещенск. Сейчас за них взялся генерал–майор Ренненкампф. Долбит желтолицых в хвост и в гриву.

Младшие Рубановы заинтересовались военной темой, но в этот момент перед ними предстала компания из полудюжины мужиков под водительством длинного, худого, очкастого субъекта с бородкой клинышком.

Сидящая на веранде компания безошибочно признала в нём учителя.

Как понял Аким, просили лес на ремонт рубановской школы.

Ясное дело, Максим Акимович выделил на поддержку образования, к горю подошедшего старосты, приличную делянку.

— И про мост не забудьте, — но он не успел развить мысль.

— Качать благодетеля! — заверещал учитель голосом Зерендорфа, и довольные мужики, ухая и вскрикивая, стали подбрасывать Рубанова–старшего.