Валерий Кормилицын - Держава (том первый)

— Не уроните! — запричитала Ирина Аркадьевна, волнуясь за мужа.

Огорчённый убытком староста желал обратного: «На гроб меньше бы леса ушло, прости Господи…»

В начале августа Максим Акимович, с матюгами миновав раздолбанный мост, уехал в Петербург, дабы успеть к 6 августа в Красное Село, куда прибыл и государь, согласно традиции, ежегодно поздравлявший юнкеров с производством в подпоручики.

Аким до конца каникул бился с братом в лаун–теннис, делал конные прогулки или читал, но с крутобёдрыми, русоволосыми, чернобровыми бестиями порочащих связей не имел. Осенью он мечтал получить письмо от своей желтоглазой колдуньи, так зачем ему другие.

С Васькой Северьяновым этим летом, к радости брата, тоже не встретился. Тот навестил отца и Рубановку в июне.

Когда Аким вернулся в стены родного училища, первым, кого он встретил, был Мишка Дроздовский, нёсший дневальство, и грустно рассматривающий себя в огромное настенное зеркало.

— Честь имею явиться, господин козерогий папаша, — отрапортовал ему Рубанов, чётко отдав честь и щёлкнув каблуками.

— Вольно! — повеселел Дроздовский. — А ведь и правда, папашами стали. Скоро и козероги притащатся. А вот и они, — принял строгий вид, пренебрежительно разглядывая появившихся в дверях испуганных кадетов.

И служба полетела со скоростью курьерского поезда.

Юнкера 3‑ей роты получили высокий статус роты Его Величества и царские вензеля на красные погоны, став 1-ой ротой училища.

Гришку Зерендорфа, приказом начальника училища, назначили младшим портупей–юнкером. Еле дыша от счастья, он сменил берет на фуражку, штык–нож на тесак с офицерским темляком, и подпоясался белым ремнём.

К несказанной радости Дубасова, его тоже произвели в младшие портупей–юнкера, со всей соответствующей атрибутикой, и он стал взводным командиром, сменив круто пошедшего вверх Зерендорфа, исполняющего обязанности фельдфебеля роты.

Не обошла божья благодать и Рубанова. Ему присвоили чин младшего унтер–офицера и поставили на должность командира отделения.

— Ну вот, — прокомментировал назначение Дубасов, обращаясь к Акиму. — Наконец–то и ты человеком становишься. И хотя не выслужил фуражку, тесак и белый пояс, зато на койке появилась позолоченная табличка с фамилией. Глядишь, скоро в люди выбьешься, — гордо покрутил темляком на тесаке и сдвинул на бок фуражку.

С сентября занимались на плацу выездкой, фехтованием. В тире учились стрелять из семизарядного офицерского револьвера системы Наган, а не из трёхлинейной винтовки системы Мосина, которую освоили на младшем курсе. Ну и, конечно, воспитывали козерогов в духе Павловского военного училища.

Построив молодых юнкеров, Дубасов важно ходил перед ними и менторским, занудливо–нравоучительным голосом вещал:

— Слушай сюда, козероги. Головные уборы снять! — скомандовал он. — О–о–х! Ну как вы держите свои козерожьи бескозырки? Когда она не на вашей козерожьей башке, полагается держать снятый головной убор в левой опущенной руке за тулью, кокардой вперёд. А вот когда фуражку выслужите, что вам ещё сто лет не грозит, — прикоснулся к своему головному убору, — то её полагается держать за козырёк, донышком вперёд. Большой палец поверх козырька, по направлению к кокарде, остальные внутри. Но это вам до лета не понадобится. Бескозырку учитесь правильно держать. Одеть головные уборы.., снять, одеть.., сня–я–ть… одеть. Скоро буду учить вас честь отдавать. Да смотрите, с дури с ног кого не сбейте… И ещё запомните как «Отче наш»… Шинель, надетая в рукава, застёгивается на все крючки. Одетая внакидку — на крючки воротника и верхний бортовой крючок. Запомнили, козероги, — строго глядел на стоявших в струнку юнкеров.

К своему удивлению Дубасов с удовольствием посещал лекции и грамотно отвечал на репетициях, получая хорошие баллы.

Капитан Кусков, забросив шагистику, с интересом следил за развитием российско–китайского театра боевых действий, и обсуждал все известные боестолкновения со своей ротой.

— Господа юнкера, — сжимал он в правой руке газету, медленно прохаживаясь перед строем. — Российский офицер всегда должен интересоваться боевыми действиями, которые ведёт русская армия. Вот потому–то и довожу до вашего сведения, что в конце июля, небольшой отряд генерала Ренненкампфа очистил от противника весь правый берег Амура от Покровки до Благовещенска. Затем взял населённый пункт Цицикар, отставить смешки, за что награждён орденом Святого Георгия 4-ой степени. В конце августа военное соединение из 922 казаков при 6 орудиях двинулось на Гирин и 10 сентября, передовой отряд в 150 человек подошёл к городу, столкнувшись с китайской пехотой в количестве 500 человек. Растерявшийся противник сложил оружие. Из города прибыли парламентёры. Павел Карлович запугал их, сказав, что с ним сейчас 150 человек, а в 20 верстах 800 казаков с 6 орудиями, а за ними, даже не покраснел он, бригада пехоты с артиллерией в 100 пушек. Противника не то что можно, а даже нужно обманывать, коли разведкой не научен заниматься. Это называется военной дипломатией. Честно говоря, сам только что термин придумал. Суворов называл военной хитростью или смекалкой. Турки ему верили… За что всегда были биты… Отставить смех. Так вот. Перетрусившие китайцы пропустили отряд Ренненкампфа в город. Отряд на рысях двинулся к дому наместника, разоружил охрану численностью в 200 штыков и предложил китайским войскам капитулировать… Что они и сделали. Около трёх тысяч человек сложило оружие. Генерал захватил 69 орудий, а на монетном дворе 904 пуда серебра в чеканной монете. И в середине сентября продолжил свой путь на Мукден, за что высочайше удостоен ордена Святого Георгия 3‑ей степени. Два Георгия за одну непродолжительную компанию… Вот что значит энергия, натиск, выносливость и организованность. Вот у кого всем надо учиться, господа юнкера — у генерал–майора Павла Карловича Ренненкампфа.

«Учиться–то можно, да вот фамилия его явно подводит», — делал свои выводы из сказанного Дубасов.

Поздней осенью, птицы высокого полёта: министры, высший генералитет и великие князья, потянулись в Крым — Николай Второй заболел брюшным тифом.

В ялтинских и ливадийских церквях служили бесконечные молебны о выздоровлении императора, а газеты публиковали бюллетени о его здоровье, и статьи, посвящённые высшим сановникам.

Приехал в Ливадию и генерал–адъютант Максим Акимович Рубанов.

За супругом самоотверженно ухаживала Александра Фёдоровна. Она даже отказалась от сиделки.

— Ники! Не умирай! Господи, помилуй раба своего — молила Бога о муже. — Что мы будем делать без тебя, и что станется с Россией? — умывала его по утрам, кормила с ложечки и строго следила за приёмом лекарств. — Ники, так надо, — целовала мужа, гладила его руки и молилась, молилась, молилась… — Ники, — шептала она, — я жду ребёнка… Вдруг будет сын, — влажной салфеткой вытирала его лоб и щёки.