Валерий Кормилицын - Держава (том второй)

Отсмеявшись и выпив шампанского, тот продолжил тему:

— Раньше появление так называемых, нестатусных лиц, вызывало огромное негодование высшего света. Помню, в 1884 году, на Большом балу появилась дочь парижского Ротшильда — Ефруссия… Высший свет был в шоке. Кусок рябчика в горло не лез, — хохотнул он, — хотя все знали о контактах Александра Третьего и российского министра финансов с Ротшильдом. Но для русской аристократии он оставался не более как «одесским купцом», — вновь загоготал генерал, стуча ладонями по столу.

«Уроженец Конотопа, хоть и генерал от инфантерии», — добродушно глянул на Михаила Ивановича Рубанов:

— Таинственная сила петербургских салонов, — отхлебнув из бокала, промолвил он. — Даже сам Александр Третий не мог осилить мнение света. Через четыре года после Ротшильда, лорд Черчилль лично просил императора выдать ему с супругой приглашение на бал, но, ярый апологет традиций Александр Третий распорядился допустить их лишь на хоры одной из зал, дабы те могли хотя бы посмотреть на шествие…

— Вот она, волшебная сила высшего света, — от души пригубил из бокала Троцкий. — Братец, — увидел он лакея, нёсшего ещё одну бутылку, — ты, видимо, был отчётливым унтером…

Друзья–генералы согласно покивали головами.

— … Чем там общество занимается? — докончил он мысль.

— Так это… Спектаклю в Павильонном зале глазеют…

— Ну, тогда ещё посидим, — обрадовался Рубанов. — Что же ты, господин унтер–лакей, бездействуешь? — подставил ему свой бокал.

— Как ужинать, это, гужом пойдут.., ты, мил–человек, нам просигналь, — велел служивому Драгомиров.

— Ваши сияси, — вскоре доложил тоже изрядно принявший на «унтерскую» грудь лакей. — Опосля спектакля, сплясав «Русского», гости строем направились ужинать… Столы накрыты в Испанском, Итальянском и Фламандском залах Эрмитажа.

— Молодец! — похвалил героического лакея Драгомиров, поднимаясь из–за карточного стола. — Пора вливаться в сливки общества, — допил из бокала.

— Почему сливки, а не шампанское, — развеселил генералов Рубанов.

После ужина, когда вновь начались танцы, они тихо, по–английски, как учил лорд Черчилль, затерялись в многочисленных залах дворца, с азартом принявшись за карты.

Рубанову катастрофически не везло — проиграл даже булаву.

Через несколько дней давали так называемый Концертный бал.

От гвардии ангажировали 65 офицеров.

— Господа, — собрал в портретном зале подпоручиков Ряснянский. — Вы весьма понравились своим поведением моей знакомой гофмейстерине… Кроме младшего унтер–офицера Рубанова, — подкрутил усы полковник, глядя при этом на Буданова.

— Почему унтер–то, да ещё и младший? — возопил «разжалованный».

— Нарушая все приличия, опережая иногда даже великих князей, вы нагло кружились в танце то с княгиней Зинаидой Юсуповой, — вновь подкрутил усы, — то с самой Елизаветой Фёдоровной, старшей сестрой императрицы.

— Великая княгиня Эллочка, — выставив ногу вперёд, произнёс Рубанов, — сама посылала ко мне офицера, с просьбой пригласить её на танец, — с удовольствием глядел в выпученные полковничьи глаза, с трудом скрывая улыбку.

Не выдержав, закатился смехом. Его радостно поддержали подпоручики. Через секунду рассмеялся и полковник.

— Не–ет, … На Концертный бал вы, сударь, не пойдёте, — вытер он глаза платком. — Чего же больше не гогочете, мистер Рубанов? Я вместо вас пострадаю… Да шучу… Ни в жизнь не променяю знаменитую гренадёрку на шапочку ловчего.

— Сокольничего, — поправил начальство пришедший в себя Рубанов.

— Жаль, дочка великого князя Владимира, Елена, в прошлом году замуж вышла. Вот уж, кто танцевать любила, — мечтательно почесав безусую губу, произнёс Буданов.

— И вы приглашали её? — почтительно поинтересовался Зерендорф.

— Ты ещё слишком молод, чтобы это знать, господин подведомственный, — напустил туману подпоручик.

— Танцы, это хорошо! — подытожил Гороховодатсковский. — Особенно мне понравился придворный оркестр в костюмах трубачей царя Алексея Михайловича. Они так весело жарили мазурку, — привёл в ступор полковника.

— Кого жарили?.. Подпоручик, вы явно посещаете пристанционный буфет вместо ресторана «Донон», — пришёл он к выводу.

На отлогом склоне горы с редкими елями и соснами, возле трёх упряжек с санями, у небольшого костра расположилась живописная группа охотников.

Жареный заяц много антиресней живого, — рассуждал бородатый рабочий, из горлышка длинной, тёмного стекла бутылки громко прихлёбывая пиво и указывая пальцем на несколько заячьих тушек в санях. — А ежели подрумянить до хрустящей корочки, ску–у–с, чисто лимонад–фиалка, — вновь приложился к бутылке.

Василий Северьянов не слушал его, задумчиво разглядывая раскинувшиеся внизу старинные, одноэтажные улочки Златоуста, города российского булата.

Отсюда, с невысокой горы, хорошо был виден военный завод, где работала расположившаяся у костра дюжина охотников, и двухэтажный с мезонином, каменный дом горного начальника Златоустовского горного округа Анатолия Александровича Зеленцова.

Александр Шотман лениво подкладывал в нещадно чадивший костерок мёрзлые тонкие колючие веточки.

— А ведь, товарищи мои дорогие, власти вновь хотят крепостное право в России возродить…

Охотники непонимающе уставились на произнёсшего эти слова черноволосого молодого парня, года полтора назад устроившегося на завод вместе со своим рыжим, конопатым другом.

— То есть, как это крепостное право? — забыл об «антиресном» зайце бородатый рабочий.

— А вот так, товарищ Филимошкин, — бросив в костёр все ветки, тоже хлебнул из бутылки Шотман. — В новых расчётных книжках, оговаривающих условия найма на работу, ни слова не написано о правах, полученных рабочими после отмены крепостничества…

Нахмурив лбы, охотники с недоумением разглядывали черноволосого парня, обдумывая его слова.

Все они относились к крестьянскому сословию.

— А ведь и взаправду так, — схватился за ружьё сидевший неподалёку от костра нестриженый, весь какой–то неухоженный и помятый, с въевшейся в заскорузлые пальцы и ладони грязью, токарь казённого Златоустовского оружейного завода.

— Рано пока из ружья палить, товарищ Симонов, рано, — легко поднялся на ноги и подошёл к костру Северьянов. — Власти вновь мечтают закабалить народ… Вот и исчезла ссылка на царский манифест 1861 года в новой расчётной книжке, — сел на облучок саней. — Тпр–р–у, — схватив вожжи, осадил встрепенувшуюся лошадь. — Вот так в свои рабочие руки мы должны взять администрацию завода, — натянул он вожжи, задрав лошади голову. — Начальник горного округа и не рыпнется, если мы, рабочие, дружно потребуем вернуться к старым расчётным книжкам, — бросил вожжи на сани.