Валерий Кормилицын - Держава (том второй)

— Чего «вонон?» — вглядывался в рекламу с бегущим грудным младенцем Глеб.

— Городовой, — оживлённо загудел народ, дружно шатнувшись к бедному стражу законности и правопорядка.

— Господа! Не балуй!

— Качать служителя фемиды-ы, — кинул клич пьяный уже студент–юрист.

Нервно поправив портупею, тот собрался скрыться в магазине, но не успел сделать первый шаг, как был подхвачен «добрыми» руками учащейся молодёжи, и под крики «ура» взлетел выше жаждущего печенья грудничка.

И так десять раз. На одиннадцатый его уронили.

— Извините, господин фараон, устали, — сделали первый шаг к ресторану «Эрмитаж» студенты.

Потрёпанный городовой, бурча матерные поздравления господам су–к–кубентам, отряхивал шинель.

Когда подошли к ресторану, лакеи, швейцары и официанты уже заканчивали вынос декоративных пальм и зеркал из зала в безопасное место. Фарфоровую и хрустальную посуду заменили на медную и дешёвую фаянсовую.

Метрдотеля волновали лишь стеклянные стаканы: «Солдатские кружки им не дашь, — тужил он. — Возмутятся, умники головастые».

Через весьма небольшой промежуток времени от начала гулянья, наступил ожидаемый студенческий хаос: некоторые вопили чего–то пафосное, колотя об пол стаканы, другие под этот аккомпанемент плясали на залитом пивом полу, размахивая руками и жизнерадостно ухая. Несколько студентов, раздевшись до косовороток, с блаженными лицами плавали в огромном, толстого стекла, аквариуме с севрюгами.

А уже неуверенно «вязавший лыко» обладатель древнекняжеских инициалов, выяснял у Натали, за что она ценит Льва Толстого.

— Этот чудаковатый «яснополянский пророк» несколько лет назад, накануне Татьяниного дня напечатал злопыхательскую статейку, призывавшую студентов не превращать праздник просвещения в подобие престольных праздников в деревнях… Да я с народом.., — колотил он себя в грудь. — Поэтому, как увидишь Толстого, скажи ему, что Кусков пил и всегда будет пить в Татьянин день….

Успокоив студента, что обязательно передаст Льву Николаевичу его мнение, Натали надумала покинуть «святой праздник интеллигенции».

— Господа-а! — вдруг заорал Кусков, воодушевившись другой идеей. — Споёмте «Татьяну».

Наступила секундная тишина — народ переваривал предложение, а потом сотня голосов дружно грянула:

— Да здравствует Татьяна, Татьяна, Татьяна.

Вся наша братия пьяна, пьяна, пьяна…

В Татьянин славный день…

— А кто виноват? Разве мы-ы? — песенно–философски, дурным голосом вопросил Кусков, и сотня голосов невозмутимо, но громогласно ответила:

— Не–е–т! Татьяна, Татьяна, Татьяна…

Да здравствует Татьяна, Татьяна, Татьяна…

— Нас Лев Толстой бранит, и пить нам не велит… А кто виноват? Разве мы? — вновь риторически пропел — проорал Кусков.

И хор торжественно просветил неразумного:

— Не–е–т! Татьяна, Татьяна, Татьяна.

Да здравствует Татьяна, Татьяна, Татьяна…

И пока Натали под руку с Глебом огибали не совсем стройные хоровые ряды, они слышали жалобно — голосистое кусковское:

— В кармане без изъяна, изъяна, изъяна…

Все пусты кошельки, заложены часы…

А кто виноват? — рыдающим голосом вопросил пьяный солист.

И дружный ответ загулявшему студенту:

— Татьяна, Татьяна, Татьяна…

Да здравствует Татьяна, Татьяна, Татьяна…

К удивлению Натали, все возчики, дежурившие у ресторана, оказались пьяны в вожжу, как сами они доложили.

— Барынька, господин скубент, — обратился к ним раскачивающийся на облучке кучер. — Ноне во всей Москве лишь два непьющих кучера: один на Большом театре, другой — на Трухмальных, — запутался он в буквах, — воротах… Да и то Трухмального, как он кажный год не отказывается, к утру скубенты непременно накачают.., — заржал сивым мерином над избитой извозчичьей шуткой.

Вечером следующего дня, сидя за столом в доме Бутенёвых—Кусковых, Глеб с умилением глядел на понурого с перепоя студента, которого строго, по–военному, воспитывал дядя:

— Вот, господа, полюбуйтесь, — выводил на чистую воду племянника. — Из кутузки сегодня эту запойную интеллигенцию выручал, — сверкал он очами. — Под утро уже, забрался с бутылкой водки на Триумфальные ворота, душевно угостить, как написал в протоколе полицейскому приставу, страждущую от жажды, бронзовую фигуру–аллегорию…

— Молодец! — поддержал студента Бутенёв. — Вот у нас в полку один подпоручик напоил командирского коня…

Но, как водится, ему не дали досказать, как потом прошёл дивизионный смотр…

«Студенты, оказывается, в большинстве своём, тоже нормальные люди», — пришёл к умозаключению Глеб.

Аким Рубанов праздник российского студенчества не отмечал, зато 19 января, вместе с Гришкой Зерендорфом лихо отплясывал на Большом балу в Зимнем дворце.

На этот раз в форме лейб–гвардии Павловского полка, а не в платье сокольничего.

На балу, как водится, веселились все, кроме императора. Государь работал.

Особенно его волновала обстановка на Дальнем Востоке и потому он долго беседовал с министром иностранных дел, графом Ламздорфом.

— Владимир Николаевич, — устроившись за отдельным небольшим столиком, вопросил сановника император, — каково на сегодняшний день ваше видение русско–японских отношений?

— Как и раньше, ваше величество. Ничего не меняется. Япония требует, мы не уступаем.

— Неуступчивость, Владимир Николаевич, должна иметь разумные пределы. До 1905 года нам воевать, безусловно, нельзя. Не готовы будем. И хотя в конце прошлого года мы отправили на Дальний Восток броненосец «Цесаревич», броненосный крейсер «Боян», несколько крейсеров и миноносцев но, по словам морского министра адмирала Авелана, японский флот, на данный момент, сильнее нашего. Генерал Куропаткин доложил, что численность войск на Дальнем Востоке всего 98 тысяч. 78 тысяч разбросаны по Уссурийскому краю и Маньчжурии, а 20 тысяч — гарнизон Порт—Артура.

— Ваше величество, как сообщает наш посланник в Токио, барон Розен, японские верхи не представляют собой монолитной силы по вопросу о войне, и большинство их склоняется к миру с Россией. Но в отличие от нашей, у них другая ситуация в обществе. Большинство профессоров и редакторов газет стоят за войну и формируют в этом русле общественное мнение. Их газеты сообщают, что простой народ и учащаяся молодёжь, приняли твёрдое решение в пользу войны, и напоминают вулкан накануне извержения. Наша, так сказать, прогрессивная общественность, абсолютно не интересуется Дальним Востоком, а простой народ, уверен, даже не знает, где он находится. Слышали лишь, что там проживают жёлтые мартышки, — развеселил императора. — Так что, ваше величество, верхи против, а профессора и большинство газет куют общественное мнение в «пользу меча».