Константин Гурьев - Спасти или уничтожить

— Ты только послушай, Лаврентий, — вскинулся товарищ Сталин. — «Утверждая, что революция продолжилась и после термидорианского переворота 1794 года, после того как предатели революции казнили ее лучших сынов во главе с Робеспьером, ленинградские ученые предпринимают попытку грубого и пошлого игнорирования указаний, сделанных великим Лениным, глубоко и творчески изучавшим историю этого события». А?

Берия молчал, время от времени покачивая головой, то ли осуждая ленинградских ученых, то ли сочувствуя московским, ведущим свою непрекращающуюся борьбу.

Внезапно Сталин положил письмо на стол и посмотрел на Берию:

— Я зачем читаю? Я тебе зачем письмо дал? Что показало следствие?

Берия внутренне похолодел, но ответил по-большевистски честно, принципиально:

— Дело сложное, товарищ Сталин, и органы НКВД…

— Органы НКВД, товарищ Берия, должны работать, а не болтать!

Сталин встал и вышел из-за стола.

— Прошло уже несколько дней после того, как я дал вам ответственное поручение! Что сделано? Кто этим занимается?

— Занимается этим делом… я…

Сталин подошел вплотную и уставился на Берию.

Начал назидательно:

— Вам и вашему наркомату предстоит в кратчайшие сроки выяснить следующее: эти попытки извращения ленинского учения — это судороги отдельных лжеисториков, которые просто потеряли свой путь и топчутся во мраке, или это попытки создания некоей лживой и оппортунистической теории, которая, пройдя первоначальный этап, будет опробована на указанном примере или на каких-то новых, нам пока неизвестных?

Помолчал, спросил уже более сурово:

— Вам понятна задача?

Берия откашлялся.

— Товарищ Сталин, наркомат внутренних дел готов выполнить любую задачу, которая будет перед ним поставлена, и выполнит ее с честью, но по данному вопросу…

Он замялся.

— Хотите возразить, товарищ нарком? Кому? Историкам? — усмехнулся Сталин.

Берия достал из папки несколько листков бумаги, скрепленных канцелярской скрепкой.

— Товарищ Сталин, дело в том, что несколько дней назад мы получили… письмо на эту же тему. Однако письмо из Ленинграда, и в нем уже ленинградские историки выдвигают обвинения против извращения истории Французской революции, которые популярны среди московских историков.

Сталин изумленно вскинул брови:

— Что? Какие еще извращения? Что они там выдумывают?

Берия начал читать, но поначалу читал быстро, сбивчиво. Видимо, услышав себя со стороны, немного сбавил темп. Откашлялся.

— Так, например, товарищ Ленин на странице двести шестьдесят первой…

— Погоди! — прервал Сталин и быстро подошел к стоящему вдоль стены книжному шкафу. — Какой том, говоришь?

— Это не я говорю, товарищ Сталин, это ленинградские историки пишут, — поправил Берия.

Сталин перестал перелистывать страницы, посмотрел на Берию:

— Что, Лаврентий, страшно защищать тех, кто не согласен с Лениным?

Потом снова раскрыл том.

— Страницу называй!

Найдя страницу, скомандовал:

— Ну-ка, читай, что они там напридумывали!

Слушая чтение, скользил глазами по странице ленинского тома. Закончив, закрыл том. После молчания спросил:

— Еще что?

Теперь Берия читал увереннее, а Сталин только открывал новые тома, проверяя цитаты.

Когда Берия начал:

— Так, например, в статье, написанной товарищем Лениным совместно с товарищем Луначарским А.В. и напечатанной в «Ленинском сборнике»…

Сталин огляделся, ища этот самый «Ленинский сборник», усмехнулся:

— Мы с тобой, Берия, сейчас, как на политзанятии.

Достал названный том, развернул, прочел молча. Потом так же молча положил книгу на стол, постоял и лишь потом, шагая к своему столу, сказал:

— Не мое это дело, Лаврентий, Ленина толковать.

Ну, уж и не мое, подумал Берия, и после долгой паузы неуверенно спросил:

— Так, какие задачи мне надо ставить и выполнять, товарищ Сталин?

Сталин сидел, глядя в окно, и молчал.

Потом, почти добравшись наконец огоньком спички до трубки, усмехнулся и сказал:

— Слушай, Лаврентий, что ты ко мне пристал? Они историки, пусть они и разбираются…

Вспомнив эту историю, увидев усмешку Сталина, Берия улыбаться не стал. Не так поймет товарищ Микоян.

Но что-то говорить надо, и Берия сказал:

— Мы будем держать ситуацию под контролем, привлечем все силы, какие возможно, но…

Сталин заключил:

— С болтовней капиталистов мы справимся. Надо сохранить отношения с союзниками и желательно с Сикорским. Он не только глава правительства в изгнании. Он генерал, у них свои резоны.

Сикорский, однако, никакие резоны не принимал, кроме единственного: Россия — вечный враг!

Спорить на расстоянии было сложно.

К вопросу Сталин вернулся только в конце ноября на конференции в Тегеране.

Он понимал, что Черчилль, при всех его потугах, не станет главным в решении вопросов мировой политики — слишком уж мала для этого английская боевая мощь, — но может стать человеком, провоцирующим разногласия.

Поэтому решил поговорить с Рузвельтом.

Рузвельт был на удивление контактен:

— Мистер Сталин, географически Америка далеко от полей сражений, но духом мы точно так же воюем против Гитлера. Война, к сожалению, не может обойтись без смертей и, что гораздо хуже, без несправедливостей. Главное в том, чтобы несправедливость одних была применена только в борьбе с несправедливостью других!

Сталин смотрел на президента, слегка прищурившись.

Рузвельт в ответ широко улыбнулся:

— Думаю, восстановление Польши после поражения Германии не станет невозможным?

Сталин отреагировал:

— Европе будет необходимо вернуться к довоенному порядку… Не сразу, конечно… И не во всем.

Рузвельт посерьезнел:

— Мистер Сталин, вы считаете возможным участие американских поляков в восстановлении польской экономики после войны?

День не задался с самого начала: проснулся весь в поту и настроение ни к черту! Натянул домашние штаны и, пока искал ногами тапки, обтер пот. Врачи все время намекают, чтобы был умереннее в еде. Дескать, есть тенденция к легкому ожирению!

Кому врут-то! Он обоих своих дедов помнит, так оба на боровов похожи были, а умерли лет под девяносто! И никакого тебе «режима питания», никакого «легкого ожирения». Уж, что природа дала человеку, то никакая медицина не изменит, и не врите мне, пожалуйста! Будьте любезны!

Позавтракал, правда, плохо. Мало. И аппетита не было, и настроения тоже, да и спешил.

Спешил, хотя понимал прекрасно: стоит приехать — сразу побегут с докладами и сообщениями! Друг друга отталкивать станут, чтобы раньше других отчитаться!

Ну, и правильно! Все-таки он на то и есть первый секретарь ЦК КПСС товарищ Хрущев Никита Сергеевич! Это вам не хрен собачий, а первый секретарь, первый!